Сигрид Нуньес - Друг

Не помогли мне и десятки книг о самоубийстве, которые я прочитала за последний год. Однако из них я все-таки узнала несколько интересных вещей. К примеру, то, что некоторые мудрецы древности полагали, что добровольный уход из жизни, хотя он обычно и достоин осуждения, можно счесть морально приемлемым и даже достойным способом спастись от невыносимой боли, меланхолии, бесчестья – или даже от простой старой скуки. Узнала я также и то, что мыслители, жившие в более поздние времена, намекали, что, несмотря на тот абсолютный запрет, который христианство налагает на совершение самоубийства (хотя во всем тексте Библии нигде не содержится недвусмысленного его осуждения) можно сказать, что именно это сделал и сам Христос. Следует еще добавить, что в западных странах количество предсмертных записок достигло своего максимума в восемнадцатом веке, когда самоубийцы размещали их для публикации в газетах вместе с другими публичными объявлениями.

И еще неожиданный поворот: повествование от первого лица – это известный фактор риска для совершения вами самоубийства.

А помогли мне слова женщины, с которой я была знакома много лет назад, когда мы с ней работали в одном и том же журнале. Когда она и ее муж были молоды и только недавно поженились, он вдруг оставил ее вдовой.

Вчера мы планировали наше будущее, рассказывала она, а на следующий день его уже не стало. Поначалу я думала, что это мой долг по отношению к памяти – сделать все возможное, чтобы попытаться его понять. Но потом я осознала, что это было бы неправильно. Он выбрал молчание. Причина его смерти осталась тайной. И в конце концов я решила оставить ему его молчание. Его тайну.

Я говорю о владеющем мною чувстве, что я живу, одной ногой стоя на территории безумия, об искажениях реальности, о тумане, иногда окутывающем меня, таком же обескураживающем, как амнезия. (Что я делаю в этой аудитории? Почему в этом зеркале мое лицо выглядит таким странным? Неужели это написала я? Что я могла иметь в виду?)

Я говорю о том, что сколько бы времени я ни спала, я чувствую себя измотанной. О том, как часто я на что-то натыкаюсь или что-то роняю или спотыкаюсь на ровном месте. О том, как схожу с обочины прямо под колеса проезжающего автомобиля, который непременно сбил бы меня, если бы кто-то из стоящих со мною рядом не оттащил меня назад. О тех днях, когда я ничего не ем и о тех, когда я не ем ничего, кроме фастфуда. О моих нелепых страхах: что если в здании где-то есть утечка газа и оно взорвется? О том, что я часто что-то теряю или кладу не туда и потом забываю, куда положила. О том, что я забываю заполнить налоговую декларацию.

– Все это проявления психического симптомокомплекса, вызванного потерей близкого человека, – говорит психотерапевт, хотя я знаю это и без него. Доктор Очевидность.

Но знаешь, Аполлон, после четвертого или пятого сеанса мне кажется, что я начинаю чувствовать себя немного лучше.

Еще кое-что о Витгенштайне. Как вспоминает физик Фримен Дайсон [72] Дайсон, Фримен Джон (род. в 1923 г.) – американский физик-теоретик английского происхождения. Один из основоположников квантовой электродинамики. , который посещал Витгенштейна в Кембридже в 1946 году, если в лекционном зале осмеливалась появиться женщина, он замолкал и молчал, пока до нее не доходило, что она должна уйти.

– Я с каждым днем становлюсь все глупее и глупее. – Дайсон слышал, как философ однажды несколько раз тихо пробормотал эти слова.

Во всяком случае, в том, что касалось женщин.

Если вы испытываете соблазн слишком довериться великому мужскому уму, то вспомните вот что: он посмотрел на кошек и объявил их божествами. Он посмотрел на женщин и спросил: «А люди ли они?» А потом, когда ответ на этот трудный вопрос был дан, задал другой: «Но есть ли у них души?»

Дело не в том, что я не могу сказать, что я чувствую. Мне недостает тебя. Мне недостает тебя каждый день. Сильно недостает.

Еще одна пауза, на сей раз, для того чтобы поразмыслить над тем, что Витгенштейн имел в виду под «прекрасной жизнью»?

И для того, чтобы посочувствовать его сестре Гретль: три брата и муж, которые покончили с собой.

Я рассказываю психотерапевту о тех странных моментах, которые я испытала, когда только что услышала весть о твоей смерти и когда думала, что это какая-то ошибка. Ты исчез, но не умер. Вроде как просто пропал без вести. Вроде как ты решил сыграть с нами какую-то ужасную ребяческую шутку. Ты пропал без вести, но не умер. Что означало, что ты можешь вернуться. Ты можешь вернуться, а раз можешь, то, разумеется, вернешься. Это было похоже на тот краткий период много лет назад, когда я думала, что все дело в стрессе или усталости или в какой-то странной фазе жизни, которая скоро закончится, и когда эти проблемы, в чем бы они ни заключались, останутся позади, моя красота ко мне вернется.

Позднее я ловила себя на том, что часто вспоминаю финальную сцену из фильма «Гудини» [73] Гудини, Гарри (урожденный Эрик Вайс) (1874–1926) – знаменитый американский иллюзионист, прославившийся сложными трюками и удивительными освобождениями. Я говорю о старой версии, снятой в пятидесятые годы с Тони Кертисом [74] Тони Кертис (настоящее имя Бернард Шварц) (1925–2010) – американский актер, пользовавшийся широкой популярностью в 50-х и начале 60-х гг. двадцатого века. в главной роли, которую я видела по телевизору, когда была еще подростком. В этой финальной сцене Гудини, прославившийся на весь мир своими потрясавшими воображение трюками, умирает, пытаясь освободиться из резервуара с водой, в который его поместили головой вниз, зажав ноги в колодки. Он уже не раз успешно выполнял этот трюк с освобождением из Китайской водяной камеры пыток, но на сей раз он, хотя публика об этом и не подозревает, слаб и страдает от боли, причиняемой ему лопнувшим аппендиксом.

Умирая, великий иллюзионист, обещает своей жене: «Если есть хоть какой-то способ это сделать, я вернусь».

От этих слов меня тогда мороз продрал, и они волнуют и сейчас.

Несмотря на то что я прекрасно знаю, что на самом деле Гудини умер на больничной койке и что его последними словами были: «Я устал от борьбы».

Я извлекаю из глубин памяти еще одно воспоминание. На этот раз я намного младше – я еще ребенок. Празднование дня рождения одной из моих подруг проходит в большом сизо-сером викторианском особняке, который мне кажется замком, наводящим ужас. Мы играем в прятки, и я вожу. Я кончаю считать и убираю руки с глаз. На дворе зима, день близится к вечеру, и весь свет выключили ради игры. Дом, всего несколько минут назад полнившийся ярким светом и весельем, превратился для меня в гробницу. Позднее мне рассказали, что первые, кто вышли из укрытий, чтобы посмотреть, как там дела, обнаружили меня лежащей ничком на ковре.