Ян Засурский - Старый шут закон

Ему снова удалось рассмешить ее, и он с восхищением слушал ее смех.

— Но как же из Архибека получился Бек — ведь ваше имя пишется «Becque», с этим французским «с» в середине?

— В этом-то и заключается загадка.

Она улыбнулась.

— Давайте я попробую ее разгадать. «Вес» — это, конечно, клюв, a «becquee» — полный клюв, или полный рот. Если он был так богат, наверное, он любил поесть и всегда что-нибудь жевал, поэтому его и называли «Becquee», а с течением времени «е» на конце отбросили. По-моему, сам Шерлок Холмс позавидовал бы успеху моих детективно-филологических изысканий, правда?

— Действительно, очень остроумно. — Как он разговорился с этой очаровательной женщиной, не надо бы так! — Только вы вывели это от французского корня, а ведь дети Жана Архевека и дети его детей были испанцы и писались «Archibeques» без «с» до времен великого переселения на Запад по дороге из Канзас-Сити в Санта-Фе.

— Ну конечно! По ней пришли канадские трапперы-французы, они женились на девушках из рода Архибек, взяли их имя и прибавили это загадочное «с»!

Настал черед Бека засмеяться.

— Какой интересный поворот. Я до этого не додумался. У меня другая теория. По-испански «beque» тоже значит нос, только не тот, что на лице, а нос корабля. Возможно, у Жана Архевека был длинный нос. Вы не обратили внимания, какой нос у деда Сезара на портрете, — вот уж истинно бог семерым нес, а одному достался. Говорят, мой — точный слепок, только размером слегка не дотянул.

— Ну, что вы, у вас красивый нос. Орлиный, как у моего мужа.

Она хотела польстить ему сравнением, а он почувствовал досаду, но тут же упрекнул себя.

Появилась Барбара с чашками охлажденного чая на подносе — она безошибочным чутьем знала, когда ей следует появиться.

— Будете пить сейчас или подождем, пока судья объявит перерыв в заседании? Мне хочется показать вам наши кактусы — обратилась она к миссис Хогарт. — Из нашего сада видно вершину, которая находится за сто миль.

— О, я обожаю, как цветут кактусы. Чай будем пить потом.

Адвокаты уже кончили листать страницы в папке и теперь что-то обсуждали вполголоса.

— Ну что, составили представление?

— Невероятно! — сказал Пол.

— В кои-то веки газеты дали на удивление точную картину, — сказал Хогарт.

— Ну что ж, господа, — предложил Бек, — давайте покончим с формальностями. Насколько я понимаю, вы написали ходатайство об освобождении арестованных до рассмотрения дела в суде, так ведь?

— Да, ваша честь. Все бумажки у меня здесь, — ответил Пол, отпирая портфель. Употребив официальное обращение, он подчеркнул, что разговор перешел на деловые рельсы, и Бек оценил его такт. — Надеюсь, суд сочтет, что все сделано по форме.

Бек наметанным глазом пробежал бумаги.

— И вы хотите, чтобы я по возможности ускорил процедуру, не так ли?

— Совершенно верно, ваша честь. Вы найдете здесь копии всех документов для прокурора округа и для главного прокурора Соумса, если вам покажется необходимым вручить их им.

— Мы надеялись, что, учитывая количество обвиняемых, — продолжал Хогарт, — и необычные обстоятельства, при которых они были арестованы и заключены в тюрьму, вы сочтете возможным назначить слушание на завтра.

Бек вскинул голову.

— На завтра?! — Ну и напористый тип, на ходу подметки режет.

— Если, конечно, вы, ваша честь, достаточно оправились от болезни, — поспешно добавил Пол.

— Я уверен, что буду вполне здоров. И кстати, должен сказать, что вам повезло: и мистер Соумс, и мистер Мэллон сейчас в городе. Так что я не вижу причин, почему бы им не принять судебное извещение сегодня днем. Скажем, на завтра я назначу обсуждение. Оно займет не больше часа.

— Мы… — Хогарт кашлянул… — мы подготовили три ходатайства.

— Три! — Бек судорожно глотнул.

— Мистер Хогарт старается предусмотреть все до мелочи, ваша честь, — дипломатично заявил Пол. — На самом деле вашему суду адресованы только два ходатайства. Одно — об освобождении людей, заключенных в здешнюю тюрьму…

— По обвинению в убийстве, — напомнил Бек.

— Второе — об освобождении лиц, арестованных вчера в Реате по обвинению в убийстве, о чем сообщалось в утреннем номере компостельской «Таймс». Цель третьего — не допустить высылки из Реаты в срочном порядке нескольких возможных свидетелей — граждан, задержанных в Реате по обвинению в незаконном въезде. Это ходатайство будет представлено в федеральный суд. Конечно, ваша честь может выразить несогласие с процедурой, стенограмма которой имеется в этой папке, и назначить новое предварительное слушание… Я, однако, не хотел бы, чтобы у вашей чести создалось впечатление, будто я советую вам поступить подобным образом…

— Я понимаю. — Судья Бек прекрасно понимал, что именно так поступить и советует ему Пол. Заманчивое предложение. В обстановке такого страха и истерии обвинение вряд ли сможет защищать то, что произошло в Реате. Но сейчас Беку не хотелось это обсуждать.

Он размашисто подписал распоряжение.

— Что-нибудь еще? Ну как, может быть, выпьем чаю, не дожидаясь дам?

— Еще одно, — сказал Хогарт и, улыбнувшись, будто что-то вспомнил, добавил: — с разрешения суда. Я звонил сегодня начальнику тюрьмы Десмонду, сообщил, что во второй половине дня мы приедем поговорить с нашим клиентом, мистером Ковачем, но он отказал на том основании, что он несет особую ответственность за реатинских заключенных и не может позволить нам свидание с ними без письменного разрешения.

— Я подумал, что просто он не знает мистера Хогарта и потому так ответил, и сам взял трубку. Но он сказал мне, что получил от окружного прокурора предписание требовать письменного разрешения за подписью прокурора или судьи. Ради бога, простите, что мы беспокоим вас по этому поводу, но…

— Отчего же, пожалуйста, — холодно ответил Бек.

Но Хогарту и этого оказалось не довольно.

— С мистером Ковачем хотят повидаться его жена и сынишка. Они тоже поедут с нами… если, конечно, против этого нет возражений.

Судья Бек открыл свой блокнот и с мрачным видом начал писать на чистой странице. Ну и дельце ему досталось: с одной стороны этот одержимый тип, Хогарт, которому что ни сделай — все мало, с другой — дубины-бюрократы, которые на каждом шагу будут чинить препятствия. Да, испытание предстояло пострашнее опоясывающего лишая.

Возвращаясь в машине Хогартов к себе в контору, Пол с тоской почувствовал, что у него начинается приступ депрессии. Хогарты обсуждали Берни Бека, ожидая, чтобы Пол дополнил его портрет деталями. Но Пол лишь повторял время от времени, что судья — человек порядочный и поэтому все будет хорошо, — большего он позволить себе не мог.