Антон Борисов - Кандидат на выбраковку

– Это еще один, устроившийся к нам по «блату»? – «добряк» сердито «ломал» свои брови, но обращался при этом к вошедшей вслед за ним Тамаре Николаевне. Сначала я даже не понял, серьезно он это говорит или шутит таким «оригинальным» образом.

Немного помолчав и, видимо, поостыв, незнакомец, которого все называли Сергей Тимофеевич решил все же осмотреть мои руки: он попытался дотянуться до них через загораживающую меня спинку кровати литовца. Сделать это было очень трудно, и, окончательно рассвирепев, добрый доктор мощным рывком выдернул мою койку почти на середину палаты.

– Переложить его на другую кровать, – раздраженно бросил он Тамаре Николаевне и, так же стремительно как вошел, покинул палату, не удостоив меня больше ни взглядом, ни словом. Я обиженно тогда подумал: «А костоправ то у нас с „изюминкой“». Непонятно было, за что он на меня взъелся.

На следующий день меня переложили на кровать, стоящую у двери. С этого момента я лежал, настраиваясь на операцию. При этом старался внимательно всматриваться и вслушиваться во все происходящее, чтобы узнать как можно больше об этом новом месте моего больничного обитания. Правда, настроение у меня тогда было не ахти. Неважно встретило меня это лечебное заведение: с одной стороны литовский охотник на оккупантов, с другой – лечащий преследователь блатных. Травматология, одним словом. Надо терпеть.

Позже я узнал, что профессор Сергей Тимофеевич Зацепин не любил тех, кто устраивался в ЦИТО по так называемому «блату» – по знакомству, родственным и дружеским связям. А таких здесь лежало много. Клиника считалась лучшей в Союзе, и каждый больной с более или менее серьезным заболеванием костей старался попасть сюда всеми правдами и неправдами. Бороться с ползучим хроническим протекционизмом Зацепин не мог, потому и делал то единственное, что было ему доступно – демонстрировал свое отношение к «блатным». Я попал в институт по письму Минздрава СССР, и это обстоятельство было для него лучшим доказательством моей «блатной» сущности. Примерно месяц я ощущал на себе зацепинскую демонстративную неприязнь. Постепенно он убедился, что никакой «мохнатой лапы» в высоких кабинетах у меня нет, а моим покровителем, фигурально выражаясь, является моя упертость. И мы, можно сказать, подружились.

Несмотря на «блатную колонну», в ЦИТО лечилось много людей с серьезными патологиями, истинных больных, для которых и создавался этот институт, которым больше нигде не могли помочь. Однако простые люди чаще всего попадали сюда на последней стадии заболевания, когда спасти их было уже практически невозможно. Показательна судьба моего товарища по несчастью – Александра. История его была, можно сказать, типична для тяжело болеющего тогда советского здравоохранения.

Он жил в Подмосковье. Как-то, года три назад, почувствовал онемение ноги. Присел, и резкая боль в бедре едва его не свалила. На следующий день Александр пошел на прием к врачу, который посмотрел-пощупал бедро и направил парня к хирургу. Тот послал его на рентген. Снимок сделали, но ничего особенного хирург не увидел, только, как он выразился, «небольшое увеличение на бедренной кости». Посчитав, что ничего страшного в этом нет, «дохтор» назначил лечебные процедуры типа прогревания, электрофореза, лекарственных натираний. На какое-то время Александру стало легче, но через три месяца боль вернулась.

Хирург вновь послал его сделать рентген. На снимке было видно, что «увеличение на бедренной кости» стало больше. Хирург назначил повторную физиотерапию. На этот раз сразу же после третьего сеанса Александр почувствовал, как нога, начиная от бедра, на мгновение потеряла чувствительность. Это случилось, когда он выходил из физиотерапевтического кабинета. Он вновь пошел к хирургу, тот послал его к невропатологу. Невропатолог постучал по коленкам, поколол иголками пальцы и послал Александра… на те же самые процедуры, которые уже назначал хирург.

В походах по кабинетам врачей прошло два года. Александру становилось только хуже. В конце концов, устав от всего этого, он занял у знакомых денег и элементарно дал взятку владельцу какого-то кабинета в районном отделе здравоохранения. Тот помог ему получить направление в ЦИТО.

Здесь, на первом же осмотре, доктор Виктор Николаевич Бурдыгин определил, что у Александра опухоль кости – саркома. Единственно возможное лечение – ампутация правой ноги, причем ампутировать нужно очень высоко, захватывая при этом часть таза. Никакой протез после такого «отсечения» уже невозможен. Но даже и этот вариант не давал гарантии, что опухоль перестанет расти.

Случай Александра типичен. По моим наблюдениям, около семидесяти процентов больных попадали в ЦИТО уже после того, как их «залечивали» в районных, городских и областных больницах. Как нам потом рассказывала Тамара Николаевна, ни в коем случае нельзя опухоль лечить прогреванием или электрофорезом. Если бы тот самый первый рентгеновский снимок Александра посмотрел грамотный специалист, жизнь, да и нога молодого парня были бы спасены. Можно было бы заменить бедренную кость стальным эндопротезом. Такие операции в ЦИТО успешно проводили.

Но теперь помочь Александру не мог никто. Его прооперировали, ампутировали ногу вместе с частью таза. Через три месяца после выписки он приехал в институт для осмотра и зашел на костылях в нашу палату. Вид у него был потерянный. После осмотра выяснилось, что опухоль вновь возобновила рост в нескольких местах. Уже были поражены оставшиеся кости таза. Его осмотрели и сказали, что больше в клинике ему помочь ничем не могут. Жить ему оставалось от силы год.

Впервые чужая беда подошла ко мне так близко. Александр, молодой сильный парень, которому едва перевалило за тридцать, говорил о том, что не надо никогда сдаваться, и при этом смотрел на нас каким-то остановившимся, уже неживым взглядом. Он понимал, что едет домой умирать на глазах молодой жены и двух маленьких дочек, и ничего не мог с этим поделать. Запланированная смерть несла несчастье близким и душевные муки самому Александру. Стоило только представить себя на его месте и хотелось выть от бессилья и проклинать плохо образованных, бездарных врачей, ставших причиной этой трагедии.

Чуть позже, это станет… нет, привычным это стать никак не могло, просто «этого» станет так много, что реагировать на каждый такой случай всей душой будет невыносимо тяжело. Я лежал в отделении, которое называлось «отделением костной патологии». А рак кости – был, как раз одной из таких патологий. От этого никуда невозможно было скрыться. Смерть все время витала рядом.