Йозеф Пушкаш - Четвертое измерение

Нечто неприглядное, что до сих пор герой тщательно таил от самого себя, тешась чувством превосходства над другими, вдруг неожиданным образом становится явным и для него, и для окружающих. Этот момент прозрения и есть момент разочарования героя в себе, разочарования, которое как будто меньше всего можно назвать приятным. На этом автор, как правило, ставит точку, не считая нужным развивать тему последствий подобного прозрения. Но за читателем остается свобода сделать это самому, коль скоро рассказанная история заденет его за живое. В самом деле, открыв однажды в себе черты отрицательного, фальшивого, недостойного, оставит ли человек, не окончательно закосневший душой, такое открытие без последствий? Разве он забудет об их существовании, о том, в какую тягостную коллизию он попал из-за них? Разве одно это воспоминание не разбудит в нем стремления избавиться от своих недостатков? А такое стремление — уже благо. И в этом смысле «разочарование» в самом себе, обещающее послужить толчком к самоусовершенствованию, вне всякого сомнения, можно отнести к обнадеживающе-«приятным».

Кризисная ситуация этического самосуда составляет основную фабулу и повести «Признание» (1979). Словно неудовлетворенный частичным зондированием этой сложной проблематики, Пушкаш решил рассмотреть ее со всей психологической обстоятельностью. В повести анализируется сам рутинный процесс постепенного погружения человека в тину этических микроуступок, микроотступлений от принципов порядочности, от повседневной требовательности к себе.

Журналиста Лукаша Грегора не назовешь ни бездельником, ни прожигателем жизни. Напротив, у него прочная репутация добросовестного работника, который пусть не хватает звезд с неба, но никогда не унизится до откровенной халтуры. Его холостяцки неустроенный быт тоже трудно поставить ему в упрек. В конце концов, по-разному складывается у людей личная жизнь. У Грегора, кстати говоря, она не заладилась с детства. Очень стеснительный и мягкий по натуре, он всегда болезненно переживал насмешки над своей близорукостью. Стараясь избегать общения со сверстниками, все больше замыкался в себе. Одиночество стало не только уделом, но и его бедой, хотя он сам долго не сознавал этого. Но вот с тяжелой травмой Грегор попадает в больницу и на досуге начинает размышлять о своих сложных отношениях с отцом, когда-то ушедшим из семьи, вспоминает о матери, которую не навещал уже очень давно, и постепенно в нем нарастает смутное чувство недовольства собой, стилем своей жизни, отношениями с людьми.

Повесть написана от первого лица. В сущности, это длинный монолог Грегора, его письмо-признание отцу. Известная искусственность подобного приема компенсируется возможностями, которые предоставляются герою для откровенного и все более беспощадного самоанализа. Ведь только задумавшись о подлинной сути своих поступков, только попытавшись объяснить и обосновать перед другими объективную справедливость своих симпатий и антипатий, Грегор вдруг неожиданно для себя открывает их субъективную подоплеку — инерцию равнодушия, бессознательный эгоцентризм, инстинктивное ощущение собственной выгоды, которое давно уже породило устойчивую привычку побольше брать, поменьше отдавать. И обнаружить это оказывается так просто: попробуй поставить другого на свое место, взгляни на себя чужими глазами, и ты, как в волшебном зеркале, увидишь, наконец, свое истинное изображение. Вот, например, его взаимоотношения с Мартой, женой его приятеля, товарища по работе, — тайком от него он давно уже встречается с ней. Марта его любит, а Грегор? Он совсем не считается с ней, редко ее вспоминает, но именно поэтому прочнее всего с ней связан. Так для него оказалось удобнее — побольше брать, поменьше отдавать!

В этой повести Пушкаш подвергает проверке на подлинную человечность не какую-то исключительную, а вполне обыкновенную, в чем-то даже заурядную личность. Он стремится показать наиболее распространенную форму обывательской, мещанской, потребительской психологии, изобличить ее как несовместимую с нормами социалистического общежития. Бацилла мещанства, унаследованная от прошлого, обладает удивительной приспособляемостью к защитным вакцинам, изобретаемым обществом. Все новые и новые штаммы мещанства способны поражать людей разных возрастов, различного социального и служебного положения, проявляясь отнюдь не в одном только «вещизме» или агрессивном накопительстве и далеко не всегда в явной, бросающейся в глаза форме. И это делает его сегодня особенно опасным социальным явлением.

Йозеф Пушкаш отчетливо видит всю сложность, а нередко и деликатность проблемы борьбы с многочисленными разновидностями потребительской психологии. Ведь от коррозии мещанства нет абсолютной защиты, поскольку оно, как размышляет писатель в недавнем интервью, «бывает и культивированное, даже приятное на вид, и в таком привлекательном обличье оно, вероятно, знакомо любому из нас… Как же в таком случае распознать его, как не ошибиться в диагнозе? Я думаю, что не всегда это легко сделать, что для этого требуется известная доля безжалостности — каждый должен изничтожать мещанина в самом себе: в своей собственной жизни легче установить, что в ней от настоящего, оригинального, а что имеет цену лишь расхожей копии, призванной в утилитарных, практических целях представить человека с казовой стороны, ради сиюминутного успеха, ради светского глянца. Мещанство мне не по нутру…»

Лукаш Грегор на практике осуществляет рекомендацию Пушкаша, последовательно выискивая и вытравляя из себя мещанина. Почти до самого конца повести мы являемся свидетелями мучительной расчистки нравственного фундамента для последующего обновления личности. Мы расстаемся с героем на пороге этого обновления. Как сложится дальше его судьба? Ведь самое трудное ему еще только предстоит. Найти ошибку — это лишь полдела, важно ее исправить…

Бескомпромиссный социально-этический анализ, предпринятый Пушкашем в «Признании», во многом подготовил его следующую повесть, «Четвертое измерение» (1980). В этом на сегодняшний день наиболее зрелом произведении писателя как бы сведены воедино две основные доминанты, до сих пор словно попеременно выступавшие на поверхность его творчества: взыскующая строгость нравственных оценок и страстная мечта о воцарении гармоничных взаимоотношений между людьми. Живым олицетворением такого синтеза является в повести ее главный герой, молодой учитель, носящий довольно редко встречающуюся в Словакии фамилию — Ротаридес. Но именно в силу своей необычности она сразу же вызывает у словацкого читателя конкретные ассоциации. Дело в том, что у героя повести есть в словацкой истории славный однофамилец — Ян Ротаридес (1822—1900), тоже, кстати, школьный учитель по профессии. Известен же он тем, что в марте 1848 г. вместе с выдающимся словацким поэтом-революционером Янко Кралем поднимал крестьян в южнословацких деревнях на восстание против помещиков, под лозунгом свободы, равенства, братства. Этот исторический факт известен в Словакии каждому со школьной скамьи, и, конечно же, именем Ротаридеса Пушкаш воспользовался не случайно. Потому что его герой, физик и математик по образованию, тоже в известном смысле романтик, стремящийся пробудить в своих учениках тягу к «иным мирам», обладающим бо́льшим числом измерений, чем тот, к которому «мы привыкли». Лишь преодолев инерцию стереотипа, подхлестнув свое воображение, люди получат ключ к таким загадкам, которые невозможно решить, оставаясь в пределах привычных трех измерений.

Читать дальше