АlshBetta - Золотая рыбка [СИ]

— Это неотвратимо… — грустно дополняю я.

— Может быть, — он согласно кивает, но голос твердеет, наполняясь решимостью, — но я сделаю все, что от меня зависит, чтобы этого не случилось.

Тихонько хмыкнув, я прикусываю губу. Оставив в покое простыни, позабыв про покрывало и сдерживающие объятья, я становлюсь на колени, ровняясь с мужем ростом.

С достаточным обожанием, надеюсь, глажу его лицо. Чтобы показать, чтобы сказать… что люблю. И что никогда не превращусь в бесчувственную куклу, способную отказать ему в помощи. Способную сделать ему больно, потерять доверие, ударить в спину… я имела в виду более мягкие изменения, что-то вроде стиля одежды, или вроде манеры говорить и двигаться… может быть, побольше решимости, чтобы защищать себя и его? Храбрости больше?.. Но ни в коем случае не того, о чем он подумал. Я тоже этого не допущу.

— Я ими не стану, — уверяю, с особой нежностью очертив губы, чьи поцелуи способны на любые чудеса, — я никогда в жизни ими не стану, Эдвард. Для тебя я всегда буду такой, как сейчас. Что бы ни случилось. Я обещаю.

Накатывает, подобно волнам за бортом, понимание, как сильно люблю этого человека. Сегодня в разговоре с Алесом оно было на задворках, не так явно выражено, а теперь забирает в свою власть все сознание и все мысли. Я чувствую нестерпимую нежность, которую всю, без остатка, хочу отдать мужу. Я чувствую восхищение этим мужчиной, тем, что он со мной, что могу его касаться и целовать… что обнимаю его ночью и могу утешить. Что в состоянии за него перешагнуть через себя. С легкостью, без сомнений.

Настолько теплое, настолько глубокое и воодушевляющее ощущение, что мне не хочется его терять. Я наклоняюсь к Эдварду, целую его и, похоже, растворяюсь в своем счастье. Оно неизмеримо. Пусть и после слез, после недопонимания, после плохого вечера — ничто ему не помеха. Все это меркнет в сравнении с ним. Все это мелочь, не заслуживающая и доли внимания.

Эдвард отвечает на мои поцелуи. Крепко держит, ласково касается и теплым дыханием, счастливо посмеиваясь, щекочет мою кожу.

— Аро сказал мне сегодня, что я последний идиот, — шепчет он мне на ухо, прикусив мочку, — и что я погублю самый красивый из цветков, какие он когда-либо видел, Белла. Неминуемо погублю.

Так вот что имел в виду Вольтури… не я не подхожу Эдварду… он мне не подходит!..

— Глупости… — недовольная такими словами и собственным выводом из них, бормочу я.

— А ведь это правда, — не унимается Эдвард, — и мы оба эту правду знаем. Даже принимаем — ты, например.

Нахмурившись, ощутимее глажу его лицо. Мои брови, мои скулы, мой мужественный подбородок — все мое. Он все отдал мне, позволил завладеть им. Я никогда не смогу расплатиться за это, но попробую. Со всем желанием, какое во мне есть.

— Я тебя люблю, — отвечаю ему на все сомнения, чмокнув в лоб, — это правда, которую мы оба знаем.

— Еще бы, — Каллен подтягивает меня ближе к себе, приподнимаясь на простынях и усаживаясь на них всем телом. Поворачивается ко мне, не разжимая объятий. И поцелуи не прерывает тоже. — Только знаешь, что он потом сказал?

— Что преувеличил насчет «самого прекрасного цветка»?

За звук смеха Эдварда я многое готова отдать. Я его обожаю — ни больше ни меньше, точнее не скажешь. И с упоением слушаю самый прекрасный звук на свете, поглаживая щеки мужа.

— Ни в коем случае, малыш. Он сказал, что, не глядя на весь мой эгоизм и глупость, я буду самым счастливым. Мой цветок станет самым большим сокровищем в моей жизни.

Сегодня вечер признаний и комплиментов, не иначе. И все они потрясающи. Все они наполнены такой любовью и теплом… я поражена. И, кажется, я готова на еще один подобный прокол с Алессандро, дабы заново испытать то, что чувствую последний час. Это чувство ни с чем не сравнить.

— Он имел в виду, что ты сделаешь самым счастливым свой Цветок, — хмыкаю, приникнув своим лбом к его лбу.

— Поверь мне, он знает, что говорит, — Эдвард щурится, ровно дыша и даже не думая отстраняться от меня, — его история печальна, однако из нее можно сделать вывод, что любовь воскрешает даже самых отчаянных. И что счастье приходит даже после бесконечной черной полосы.

— Ты расскажешь мне?

Вздохнув, мужчина посмеивается. Кивает, делая это вместе со мной. Увлекая за собой.

— Обязательно, но попозже — в аэропорту, например. У нас есть еще почти час…

Уловив его настрой, я победно усмехаюсь. Напрочь забываю про все проблемы, горести и слезы. У меня нет причин плакать, когда Эдвард рядом со мной. Только улыбаться. Только смеяться.

С ним я счастлива — как никогда ясно это вижу.

— Мы найдем, чем его занять, — обещаю мужу, приподнимаясь на своем месте, отрываясь от его лба и медленно, но верно подбираясь пальцами к пряжке ремня.

— Еще бы, — он тут же соглашается, но мою руку накрывает своей. И меньше чем через секунду несильно толкает назад, заставляя упасть на простыни. Да так, что подушка, сброшенная нами еще раньше, оказывается точно под моими бедрами.

— Сегодня у нас другой план, — шепчет Эдвард, устраиваясь между моими коленями и ласково раздвигая их в стороны. Не встречает сопротивления и несогласия, только улыбку. Его язык, как и руки, творит чудеса. Я знаю…

— Как скажешь, — совсем тихо шепчу, запрокидывая голову, — делай что угодно, что захочешь…

С довольной улыбкой ребенка, получившего свою игрушку в полное распоряжение, муж хитро кивает мне, накрывая бедра руками.

— Как скажешь, — эхом отзывается. И нежно целует… там.

Он рассказывал, что это случилось тринадцатого февраля.

Закрытая частная школа для детей, чьи родители не готовы оставлять наследников в обществе низших и средних слоев населения. Прекрасная программа обучения, избранные педагоги и гарантированное поступление в один из лучших университетов страны. Дети богатых родителей — соответствующее отношение. И соответствующая плата за семестр.

Для того, чтобы поддерживать здоровье будущих дипломатов, политиков и экономических магнатов, в школе два раза в неделю был урок физической культуры. Пробежка, гантели, тренажеры — кто сколько сможет. Почетным считалось как минимум два часа занятий и участие в спартакиадах. За это давали дополнительные баллы.

В тот день Аро исполнилось шестнадцать. И он бы ничем не выделил этот день рождения из десятка таких же других, отпразднованных раньше, если бы не открытие, которое перевернуло всю его жизнь. И больше всего поразило его это открытие в свете того, в какой семье был воспитан.

Его мать была ревностной католичкой, стараясь сохранять тот уклад жизни, какой предписывала Библия. Аро был единственным ребенком в семье, а потому получал преимущественно домашнее образование, не выезжая из своего древнего итальянского поместья. Он никогда не видел обнаженных людей — мать не позволяла. Она не была простой для понимания женщиной, и весь ее сложный характер вылился в самое настоящее помешательство, когда отец мистера Вольтури принял решение перевезти сына в Америку, к себе. И дать ему то образование, которое позволит добиться большего успеха, нежили продуманная матерью карьера епископа.