АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— Я ведь правда никуда больше не поеду, viola.

— То есть, это не шутка?

— Мое чувство юмора повесилось под забором, — без тени смеха отзывается он, мигом сменяя улыбку на мрачность, — никаких шуток.

— Но Эдвард, это ведь… замечательная новость! — я, заставив его ослабить объятья, приподнимаюсь на простынях, целуя бледную кожу. С удовольствием замечаю, что он расслабляется. Что же, если так, я могу продолжать сколько нужно.

— Я знаю, это очередное не самое лучшее решение…

— Все твои решения лучшие, — не соглашаюсь я.

— А как же воспитание Джерри? — язвительно замечает мужчина, щурясь.

— Вам нужно было просто поговорить, — целую его нежнее, — вы ведь очень сильно друг друга любите.

Его благодарность понятна без слов. Она лучится из глаз, из ладоней, что обнимают меня, из тихого «спасибо», что слышу прямо возле уха.

День становится все лучше и лучше!

— Ладно, Belle, — свободной от объятий малыша рукой он укладывает меня рядом, прекращая поцелуй. Чмокает в макушку, — уже поздно, и маленьким девочкам давно пора спать.

— Ну, если папочка так говорит… — даже не пытаюсь подавить зевок, вздыхая, — то, конечно…

Он усмехается моей непосредственности, крепче прижимая к себе:

— Спокойной ночи, Белла.

— Спокойной, tesoro….

От ночной бури не осталось и следа. Всю ночь я слушала завывание ветра за толстыми стеклами, а теперь, когда буквально на пару минут закрыла глаза, кое-как пробравшись в сонное царство следом за Калленами, на улице самая настоящая весна. Во всех смыслах.

Солнце настолько яркое, что даже задернутые шторы не могут как следует скрыть его свет. Щебетание каких-то птичек тоже слышно вполне явно — вспоминается то утро, когда теплая погода впервые коснулась стен белого особняка. Оно было счастливым? Безоблачным было?

Мне кажется, да. И отчасти потому, что было первым.

Сейчас все куда сложнее, я знаю, куда опаснее. Нет ни замка, ни надежных людей, кроме Джаспера, рядом нет десятков медведеподобных телохранителей и новейшей системы безопасности, отслеживающей каждый посторонний шаг.

Но есть кое-что большее. Есть — сокровища. Мои любимые, неизмеримо дорогие сердцу сокровища. Их глаза отливают изумрудом, волосы — медью и золотом, а кожа — жемчужным сиянием.

Они невероятно красивы. Оба. Одинаково.

Улыбнувшись и погожему утру, и тому, что Эдвард с Джерри спят рядом со мной, поворачиваюсь на бок, потягиваясь под теплым одеялом.

Позы Каленнов поменялись с двух часов ночи весьма заметно. Теперь Джером лежит между нами, обеими ладошками обняв папу. Его личико спокойно, дыхание размеренное. Ни тени слез, ни тени испуга. Как быстро можно сделать его счастливым! Как быстро можно помочь ему стать маленьким мальчиком! Нужно всего лишь присутствие тех, кого он любит. Слишком сильно любит, чтобы от себя отпускать.

Эдвард спит спиной к двери. Надежно спрятав сына и отдав в его распоряжение всю свою правую руку, он, удобно устроившись на подушке, выглядит совершенно безмятежным.

Настолько, насколько я не могла даже представить. Все предыдущие пробуждения я встречала его хоть и немного, хоть и малость, но напряженное лицо. Бывало и нахмуренное, и грустное, и уставшее настолько, словно бы он и не спал вовсе.

Но теперь ничего этого нет. Оно обычно. Обычно, как у простого папы, просыпающего свои законные десять часов в воскресенье. Обычно, как у человека, прекрасно отдохнувшего вчера или получившего, наконец, то, к чему так долго стремился.

Все-таки обычность — великолепное понятие. Оно чудесно.

… Мы спим довольно тесно. Только дело не в узкой кровати, а в нашем желании. Из своего теперешнего места я чувствую аромат и Эдварда, и малыша. Я могу с легкостью коснуться их обоих так, чтобы не разбудить. Я могу их поцеловать…. Господи, ещё вчера это казалось не просто нереальной, а невообразимой возможностью! Как быстро все меняется… и как хорошо, когда меняется в лучшую сторону.

— Доброе утро, — едва слышно произношу, улыбаясь шире. Часы на стене демонстрируют, что уже половина одиннадцатого, но не думаю, что это играет ключевую роль. Я не буду их будить. Когда спят, мои мальчики очень красивые.

Я имею право такое говорить? Эдварду понравится моя интерпретация его «девочки»?..

… Не страшно узнать ответ. Ни капельки.

Вчера я получила то признание, которого хотела. «Tesoro», что сменило «любовь», ничуть не хуже. Я согласна на любое слово.

Продолжаю на них смотреть. Не хочу отрываться. Будто заново открыв, будто впервые увидев, разглядываю Калленов, забывая обо всем ином. И правда — что, кроме них, может меня беспокоить?

Вот глаза, пока ещё скрытые веками, вот скулы — одинаковые, словно бы срисованные, вот губы — у Джерома и его папы они крайне похоже вытянуты вперед и чуть-чуть приоткрыты, а вот…

Останавливаюсь, хмурясь от неожиданной находки. Волосы. На висках — близко ко мне.

Джерома — белокурые, как прежде, светлые и искрящиеся от скупых солнечных лучиков.

Эдварда — темные, только-только возвращающиеся, благодаря солнцу, к своему истинному цвету. Но цвет части из них — слева, в самом низу, — явно не игра света. Они светлые. Совсем светлые, светлее, чем у Джерома. Бело-серые, как поздно сходящий снег…

Я, прикусив губу, нерешительно, словно бы и другие волосы в состоянии сменить цвет, прикасаюсь к только что обнаруженной несуразице. Осторожно провожу по ней пальцами, стараясь убедиться, что то, что я вижу — правда, но в то же время не разбудить мужчину. Ему не помешает выспаться.

Да, правда.

Да, вполне реальны.

Седые.

… Тихонький скрип. Будто обжегшись, убираю руку.

На пороге Джаспер — его рубашку я везде узнаю. Судя по усмешке, мужчина заходит уже не первый раз.

— Что? — одними губами спрашиваю я.

Глава охраны оглядывает молчаливое пространство номера, касаясь взглядом спины Эдварда, никак не реагирующего на его приход.

— Спит?

— Да…

— Ладно, — сам себе качнув головой, он, ухмыльнувшись, прикрывает дверь обратно, — тогда добрых снов.

Его хорошее настроение поднимает и мое, компенсируя недавний спад, вызванный малость поменявшимся обликом Эдварда.

В конце концов, это всего лишь волосы. Он переживал, испугался, очень долго не спал и гнался за нами, ускользающими в темноте леса, в отчаянном порыве разубедить себя в гибели сына. Это не могло пройти бесследно.

К тому же, как известно, сокровище со временем становится лишь дороже. И вряд ли кто решится поспорить с этим утверждением. Со мной поспорить.

Я все равно его люблю. Что бы ни случилось, как бы он ни выглядел, и сколько бы седых волос ни оказалось между бронзовыми — такие мелочи не имеют никакого значения.