АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

Джером не противится. Послушно вкладывает свою ладошку в руку незнакомки, тихонько всхлипывая, шагая рядом. Деревянный пол превращается в плитку. Каблуки женщины, сталкиваясь с ним, звякают.

— Заходи.

Пресловутая дверь открывается. Впускает внутрь… но боже, никакого выхода здесь нет! Комнатка маленькая, закрытая со всех сторон высокими черными стенами! Здесь нет ни потолка, ни окон, а холод, царящий внутри, куда хуже коридорного…

— Нет-нет, обратно мы не пойдем, ещё рано, — ласково усмехнувшись, женщина мгновенно предупреждает попытку мальчика сбежать, схватив его за плечи, — идем. Надо идти.

И они идут. Джером, сжав губы от чересчур крепкой хватки незнакомки, не оказывает никакого сопротивления. Ему страшно? Без сомнения. Ему холодно? Да, очень-очень… но что-то подсказывает, что снаружи не будет лучше.

— Закрой глазки, — велит мягкий голос у самого его уха, — закрой-закрой, не упрямься… и не открывай, пока я не скажу.

Малышу ничего не остается, кроме как послушаться. Но исполнить просьбу все же сложно — сплошная темнота ещё страшнее черных стен.

— Раз… — что-то переставляется с места на место. Удар, будто бы упало нечто деревянное на плитку, слышится мгновенье позже.

— Два… — Джерри ощущает, как кто-то обвивает его за талию, поднимая вверх. От испуга едва не раскрывает глаза, но поспешно зажмурившись, терпит.

— Три… — заветное слово звучит громко и победно, будто бы сорвана финишная лента или завершена какая-то важная миссия.

Дважды моргнув, мальчик возвращает себе способность видеть, интересуясь тем, что пытались скрыть. На миг любопытство заслоняет даже страх.

Но ненадолго…

Перед Джеромом, на небольшом постаменте — каменном, кажется — стоит какой-то непонятный черный ящик. Его наружные стенки блестят, будто бы налакированные, а внутренние выстланы чем-то мягким и гладким. Как простыни дома… шелковые?..

Однако, заглядевшись убранством неизвестного предмета, Джером упускает из виду, что он не пустой. Внутри, точно в той выемке, что создана овившимися вокруг деревянной основы тканями, что-то лежит… кто-то! Он тоже весь в черном. Только кожа белая… белая-белая, как снег.

Зачем ему этот незнакомец? Что он должен увидеть?..

— Посмотри вверх, — нашептывает голос, будто бы прочитав его мысли. Посмеивается.

И Джерри смотрит. Ровно секунды хватает, чтобы узнать лицо того самого «человека».

ПАПА!

Джером не понимает. Хмурится, пытаясь отстраниться, убежать, но крепкие, хоть и изящные руки не позволяют. Держат его крепко-крепко.

— Как тебе, любимый? — ласково интересуется женщина, кивнув на чуть-чуть приоткрытые губы мужчины. Только они не розовые, нет. Синие. Да и вся кожа — не чистый снег. Синеватый какой-то, блеклый…

Не доверяя до конца своим глазам, малыш протягивает руку, легонько, едва-едва прикоснувшись к плечу отца.

Спит. Даже не шевелится.

— А сильнее? — будто бы невзначай интересуется незнакомка.

Джером прикасается сильнее. Уже ощутимо, со всей своей возможной силой трясет папу за плечо. Уже бы проснулся! Играет так, отказывается, чтобы напугать его!

— Правда, нам лучше без него? — мягко спрашивает голос, наполняясь искренней радостью, едва ли не счастьем, — смотри, он будет спать… всегда, вечно будет спать… мы подождем тут ещё пару минут — полюбуемся на него — а потом закроем крышку и опустим гроб глубоко-глубоко под землю, чтобы он нас не достал! А? Тебе нравится, любимый?

Глаза малыша едва умещаются на лице. Не поверить словам женщины невозможно — она уже держит ту самую крышку — вот она, сейчас накроет папу!

Не медля ни секунды больше, Джерри, чудом вырвавшись из цепких пальцев, оказывается на груди отца. Что есть мочи трясет его, глотая обжигающе-горячие слезы. Рубашка, шея, щеки, волосы… ему должно быть уже больно! Он должен проснуться, должен!..

Но малахитов как не было, так и нет.

Он не двигается.

Поздно…

— ПАПА! ПАПА! ПАПА!.. — он кричит так громко, как только может. Он зовет, в надежде услышать в ответ хоть что-нибудь. Больше всего на свете мечтает увидеть любимые глаза. Он так соскучился! Он так любит! Не надо спать, не надо! Не надо уходить! Нет! Он будет хорошим. Он будет очень-очень хорошим мальчиком, он будет слушаться, он не будет убегать! Он не будет плакать — не будет, честно… только не бросай… только не бросай, папа!

Соленые слезы душат, мешая говорить. Но малыш не замолкает. Не замолкает, потому что с каждой секундой крышка все ближе, Она хочет его забрать, Она хочет спрятать его, увести… а он должен остаться! Папа должен остаться с ним, с Джеромом!

— Люблю… люблю, люблю! — стонет мальчик, сжимая пальцами ворот рубашки отца — не пустит. Не даст закрыть!

— Сыночек…

Она? Опять Она?! НЕТ!

— Папа… мой… папа — мой! — сквозь рыдания, громко, испугано вскрикивает он, — мой… хочу… мой!

Знает, что остановить женщину не получится — она слишком сильная — но не замолкает. Потерять его будет больнее всего того, что Она ещё может сделать. Тогда… пусть забирает его! Его, Джерома! Только не папочку!..

— Твой, — постепенно из ненавистного тембра образуется совсем другой. Смутно знакомый, — ну конечно же твой, мой маленький. Посмотри, я же здесь!

Папа?..

Широко распахнув глаза, Джером вздрагивает, вздергивая голову. Ищет малахиты… ищет… но вокруг уже ничего нет. Ни ящика, ни крышки, ни Её. Пусто. Пусто и темно. А ещё жарко — вместо холода появляется жар.

— Папа… — жалобно стонет мальчик, жмурясь, — папа — мой…

Наверняка опоздал. Наверняка Она отбросила его и сделала то, что хотела. Это и есть «под землей»? Здесь так темно?..

— Я тут, — подтверждает дорогой сердцу голос, звуча где-то совсем рядом, — и я тебя люблю. Я очень сильно тебя люблю, Джером.

Не поверив своему счастью — такому, казалось бы, невероятному — мальчик, шумно сглотнув, все же решается проверить. Немного, самую малость, отстраняется. И о чудо — темнота светлеет. Ещё назад — да это и не темнота вовсе, а покрывало! Если в него слишком глубоко зарыться, то темно, да… а ещё?..

Папа! Папа, самый настоящий! Он сидит на кровати, а не лежит в каком-то ящике, он смотрит на него. Внимательно, встревожено смотрит… малахиты блестят. И в них, внутри, отражается Джерри.

— Не спать, — опомнившись, быстро-быстро, отчаянно шепчет малыш, — не спать, нет, папа! Не спать!

— Хорошо, — мужчина сразу же соглашается, просительно протягивая к нему руки, — мы не будем спать, пока ты не захочешь.

— Не спать, — продолжает бормотать Джерри, но с огромным, непередаваемым удовольствием, с облегчением, неподвластным ни описанию, ничему либо другому, принимает просьбу отца. Забирается к нему на колени, прижимаясь к теплой-теплой, широкой груди. Прячется от всего страшного, уткнувшись в неё носом. Вот теперь и не жарко и не холодно. Хорошо. Тепло!..