АlshBetta - Успокой моё сердце [СИ]

— Это просто сон, сыночек. Просто плохой сон, — утешает малыша Эдвард, поглаживая светлые волосы и ничуть не меньше сына наслаждаясь близостью такого родного, такого любимого маленького тела. Последние двадцать четыре часа были не иначе, как ядом. Страшным, разъедающим и плоть, и душу ядом. Но лекарство есть — вот оно, совсем рядом, плачет и дрожит, требуя отказаться от сна. Какой же маленький…

— Ты хороший, — крохотные пальчики — мокрые от слез, которые, видимо, пытались поспешно вытереть — гладят его щеку. Все его лицо гладят. — Я тоже буду… не буду… уходить… только ты тоже… ты тоже, папа… не уходи!

Несмотря на то, что эти слова служат спусковым курком для боли, тут же вонзающейся в самое сердце и от вида, и от тона Джерри, и от его слов, которые тот так умоляюще произносит, Эдвард улыбается: его сын вернулся! Он снова хочет его видеть, снова хочет обнимать его! Он просит быть рядом и не оставлять — ну не лучшая, не замечательнейшая ли это просьба из в принципе возможных?

— Ну конечно, мое сокровище, — не оттягивая согласие, шепчет мужчина, — я здесь, я люблю тебя… и от тебя я никогда никуда не уйду. Никто меня не заставит.

— Она… плохая… Она хотела под землю… что бы ты спал… плохая! — Джером громко всхлипывает, крепче держась за папочку, чтобы ненароком не отпустить, не потерять снова.

Вот почему все это происходит — Ирина опять ему снилась.

— Она ушла, — не дожидаясь продолжения стенаний, уверяет Эдвард, — ушла и больше никогда не вернется — ни ко мне, ни к тебе. Она пропала и уж точно не сможет нам навредить. А я тебя никому не отдам и никому не оставлю. Я тебя люблю, сыночек, сильнее всех на свете. И те слова… я прошу у тебя прощения, мой маленький. Если бы ты знал, как сильно мне не хотелось их говорить!

Мужчина произносит все так, как есть, полагаясь на то, что искренность, как и говорила Белла, лучше любой подготовленной речи. Засыпая сегодня, сжав её руку и глядя на белокурое создание напротив, которое столько времени только и делало, что плакало и пыталась сбежать — из-за него, от него — решил во что-то бы то ни стало поговорить с Джерри с утра. И быть откровенным. По-настоящему, как со взрослым. Ничего в его жизни нет дороже этого мальчика.

Однако шанс представился куда раньше… ну что же, пусть так.

— Ты уйдешь? — жалобно хныча, спрашивает малыш. Огромные зеленые глаза искрятся от переполняющего их ужаса от одной лишь мысли о подобном.

— Без тебя и мамы? Ни за что, — Эдвард, на мгновенье коснувшись взглядом двери в ванную, замечает притаившуюся там Беллу, нежно ей улыбнувшись. Приложив палец к губам, девушка посылает ему ответную улыбку, отступая дальше, в темноту, не мешая всему тому, что происходит в спальне.

— А если я буду плохим? — без единой запинки спрашивает Джерри.

— Ты никогда плохим не будешь, — отрицает мужчина, прокладывая дорожку из поцелуев по его волосам.

— Буду… я уже… уже плохой, — Джером морщится, кусая губки, — ты плакал… я видел, из-за меня… ты плакал, папочка!

Подняв голову, он заглядывает прямо в глаза, прямо в душу, не давая отвернуться и слукавить. Честный. И к честности призывает.

Но когда же видел?.. В самолете ведь было снотворное — Белла так сказала.

— Неправда, — качнув головой несвоевременным мыслям-догадкам, нежно шепчет Эдвард, — ты самый умный, самый красивый и самый добрый мальчик на свете. А ещё самый любимый. Ты знаешь, как сильно мы с мамой тебя любим? Как я тебя люблю?

Больше, больше и чаще повторять, правильно — тогда поверит. Тогда не будет сомневаться в этой самой любви.

— Я тоже… я тоже, папа… я не буду больше плохим!

— Ну конечно. Я знаю.

Джером шмыгает носом, наскоро кивнув. Возвращается на свое прежнее место, свернувшись комочком в таких желанных объятьях.

Пара минут тишины идет на пользу обоим Калленам.

Но как только Эдвард делает первое и единственное движение, она рушится.

— Нет, папа! — вскрикивает мальчик, подавившись воздухом, — не спать! Нельзя спать! Нет!..

— Тише, — мужчина заканчивает начатое, поднимаясь с кровати и забирая сына на руки, — мы не будем спать, зачем же?.. У меня есть идея получше — давай искупаемся?

Джерри удивленно оглядывается на отца, недоверчиво глядя в большие драгоценные камни. Они не лгут и не смеются. Искренние.

— Т-темно, — с легкой заминкой отзывается он, нерешительно взглянув в окно, виднеющееся за папиными плечами.

— Нет, не темно, — Эдвард хмыкает, получив относительное согласие и направляясь к двери, выводящей к лестнице, — там очень яркие звезды.

Ночной океан — одно из лучших зрелищ на свете. Особенно тогда, когда рядом с вами те, кого вы больше жизни, больше всего на свете любите.

Я иду следом за Джеромом по податливому песочному дну, глядя на то, как отражается в водной глади блестящая луна. Она вправду серебряная — и вправду большая. Тем более, когда висит так низко — ещё чуть-чуть, кажется, и можно дотянуться рукой, узнать, каково это небесное светило наощупь.

Слезы малыша большей частью высохли, а оставшиеся смешались с соленой водой настолько, что уже нельзя отличить, где что. Тем более, его личико вновь безмятежно, вновь радостно и спокойно, как и должно быть у ребенка. Он улыбается, когда Эдвард посылает ему волну брызг, с разбегу окунаясь в темную воду, и обхватывает меня ладошками, просясь на руки.

— Солнышко, — с удовольствием исполняю его просьбу, принимая своего маленького Синдбада-морехода в объятья, — нравится?

— Да, мама, — малыш кивает, улыбаясь шире. Приникает к моей шее, прикрывая глаза. Дышит ровно, хотя время от времени отголоски недавних всхлипов нет-нет да просачиваются в голос.

Его истерика и кошмар явились для меня полной неожиданностью, но, стоит признать, пришлись весьма кстати — они ведь помирились с папой. И так крепко, что, мне кажется, вряд ли когда-нибудь ещё поссорятся больше, чем на десять минут.

Я не знаю, что Джерри снилось и почему реакция была именно такой, но это уже неважно — кошмар миновал, слезы тоже, и малыш, освободившись от них, снова стал маленьким мальчиком.

Маленьким и очень, очень любимым.

— Попался! — Каллен возникает словно бы из ниоткуда, выныривая на поверхность. Одним точным движением забирает у меня сына, громко хохоча, когда тот пытается сделать вид, что отбивается, создавая вокруг них обоих ореол брызг.

— Дельфины совсем обнаглели, — жалуюсь я Джерому, стирая с лица соленые капли.

— Да-а-а?.. Ко-о-ому здесь не нравятся дельфины?! — Эдвард снова в опасной близости и снова смотрит на меня хитрее, чем обычно. Мгновенье — и понимаю, почему, барахтаясь в воде рядом.

— Так нечестно…

— Честно, — качает головой Эдвард, — честно ведь, китенок?