АlshBetta - У меня есть жизнь [СИ]

— Если так не боитесь холода, то конечно, я буду рада пригласить вас, — его сомнения Изель рассеяла за каких-то полсекунды. Хватило одного взгляда, в котором не было раздражения или нежелания встречать его. Наоборот, ей тоже… хотелось. Может быть не так сильно и не так очевидно, но хотелось. Не смогла скрыть.

— Не боюсь, — с жаром отозвался Эдвард, расслабленно выдохнув, — я подожду. Спасибо за приглашение.

— Пожалуйста, — она очаровательно улыбнулась, посмотрев на него со смущением из-под опущенных ресниц. И теплоты в карих глазах хватило бы, чтобы согреть его не только этой ночью, но и любой другой. Окончательно, без какого-либо пальто.

«Ég á líf».

В двадцать два сорок три, после того как хозяин Изель, Рэй, забрал свой товар в синий микроавтобус и увез в неизвестном направлении, после того, как такси, сменившее Джаса, отпущенного к семье, довезло их на окраину города, к маленькому домишке возле самого поля, Эдвард вошел в квартиру своей новой знакомой, осторожно прикрыв деревянную дверь. В руках у него была ёлка, купленная сегодня в девять, а за спиной сама девушка. «Спасительница», как ему мысленно нравилось ее называть.

Они устроились на диване перед стареньким телевизором и Изель, извиняясь за беспорядок — вслух, и крохотность своего жилья — молчаливо, одними глазами — принесла им по чашке глинтвейна. Это был первый раз, когда Эдварду понравилось вино. Когда он пил его, не гадая, где дно бокала.

Они говорили. Каллен уже не помнил о чем, да и не хотел особенно вспоминать потом, нежась в доселе невиданном по приятности состоянии, но явно были темы о работе, праздниках и развлечениях. Он рассказал Эль, как предложила девушка ее называть, о своей компании, а она ему о тяжком бремени продавца ёлок и не менее тяжком, дизайнерском. Эдвард изогнул бровь и она, смутившись, пояснила, что в остальное время года занимается оформлением залов для свадеб и юбилеев.

В тот момент он подумал, хоть вслух пока предложение и не озвучил, попробовать посотрудничать с Эль и в профессиональном плане. Как оформитель, она вполне могла заниматься и макетами, а рекламному агентству всегда нужны свежие идеи.

По телевизору началась какая-то рождественская сказка, но Изель сделала звук тише, явно намереваясь продолжить разговор. Ей нравилось с ним разговаривать, что было для Эдварда в новинку. Но самое интересное, что нравилось и ему…

Когда глинтвейн почти закончился, Эль спросила о его семье. И Каллен, не успев себя остановить, выложил подноготную о расставании с Черити. О том, как вернулся домой, увидев оставленное письмо с ее подписью и, прочитав, узнал, что захотела отношений с нормальным человеком, а не психом. Устала ждать его срывов…

— Вы так часто ругались? — девушка немного напряглась, но не испугалась. Заострила внимание не на том, что было нужно.

— Мы не ругались, она действительно устала опасаться… меня, — мрачно выдал Эдвард, отставив пустую кружку на журнальный столик, — Эль, я ведь действительно… того.

Она хмыкнула, недоумевая неудачной шутке.

— Что ты такое говоришь? — нежно спросила, погладив по сжавшейся в кулак ладони.

Этот жест — простой, особенно ничего не значащий, но такой необходимый сейчас, сорвал со сдержанности Каллена последние оковы. Он рассудил, что бояться ему уже нечего. Что столько времени ждал, пока хоть кому-то можно будет сказать…

— В детстве я трижды был в клинике, — произнес он, чуть поджав губы, — они ставили мне разные диагнозы и по-разному лечили. А однажды мне надоело…

И он наглядно подтвердил все сказанное, проведя кончиками пальцев по своему шраму. От подбородка к вискам, полукругом. Без опасения.

— Я попытался перерезать… но успели. Зачем-то.

Изель сожалеюще прикусила губы, на ее лбу опять появились несколько морщинок.

— В клинике, которая?..

— Для сумасшедших. Для детей с психиатрическими проблемами, — мрачно доложил Каллен, — в восемь я чуть не удушил своего соседа по парте… тогда это и началось.

Его потряхивало от знакомых болезненных воспоминаний и Эдвард с трудом сдержался, дабы не выпустить наружу всю ту настоящую ярость, которая каждый раз охватывает при мысли о том дне сознание.

Эль инстинктивно отодвинулась немного назад, ближе к подлокотнику дивана. Вынудила его стиснуть зубы.

— Я тебя не трону, — дрогнувшим голосом пообещал он, зажмурившись, — не бойся. Я уже ухожу, все в порядке.

Поднялся, случайно двинув ногой журнальный столик. Девушка дернулась, подскочив на своем месте, однако так еще ничего и не сказала.

Но как только он, извинившись, сделал первый шаг в сторону двери, пришла к какому-то решению. Для себя.

— Я тебя не отпускала, — мягко произнесла, забрав с дивана плед и накидывая ему на плечи. Точно так же, как он ей свое пальто не так давно. С тем же блеском в глазах, обнажающим переживания. — Там же так холодно, а сегодня праздник… мы еще не ели равиолей, помнишь?

Эдвард смотрел на нее и не мог поверить в то, что происходит. Смотрел, как осторожно, выверяя каждый шаг, но не потому, что сама боится, а потому что опасается его напугать, подошла ближе, привстала на цыпочки, и… поцеловала его. С необъяснимой нежностью.

— Все хорошо, — неслышно прошептала, на мгновенье оторвавшись и заглянув в глаза, — все хорошо, Эдвард… не надо уходить.

Своих ладоней, которых никому не доверяет и никому не показывает, больше не прятала. Бережно переплела с его пальцами, приникая ближе к мужчине. Прижалась к нему.

Как самое сокровенное, что может быть, Каллен принял этот жест. Ответил на поцелуй, сморгнув навернувшуюся на глаза соленую влагу.

— Неужели совсем не боишься?.. — его дыхание щекотало ее кожу, отчего Изель усмехнулась. Он же верил, убеждая себя, что небезосновательно, что Эль не повторит поступков Эсми и Черити. Она другая. Она уже с ним, она не дала уйти… она его понимает.

— Нет, — в такт его мыслям уверила девушка с такой честностью, в которой не усомнится, — ты же спас меня от холода, Хранитель. Как можно…

Эдвард, глубже вдохнув, широко улыбнулся, прикрыв от наслаждения глаза. Мгновенно ощутил все тепло и всю заботу, что излучала эта девушка. И излучает, каким бы несбыточным не казалось такое желание, для него.

Сердце сладкой болью защемило, а во рту стало сухо. Но вовсе не от ярости, боли или страха.

От настоящего, почти осязаемого счастья, которое, как он полагал, было ему недоступно.

Через час после наступления Рождества, когда часы уже изменили дату в электронном календаре и высветили на своем дисплее пожелания счастливого праздника, Изель уняла последнюю боль, которая тревожила Каллена. Заприметила ее случайно, когда они добрались до постели, все еще не разжимая рук. Когда Эдвард опустил ее на простыни и, нагнувшись сверху, опираясь о спинку кровати, неожиданно застонал…