АlshBetta - Клоун, или Подарок на день рождения [СИ]

— Я знаю. И не проси. Просто позволь, пожалуйста.

— Ты не понимаешь, кого собираешься спасти… — отрицательно мотает головой мужчина. Ободки его глаз недвусмысленно краснеют, но сталь внутри зрачков никуда не пропадает. Уверенность та же. Уверенность там же. Как и в кофейне, когда пообещал, что больше они не увидятся. Уже тогда знал.

— Дай мне шанс понять, — пальцы мягко, едва касаясь, притрагиваются к черному металлу. Его ладонь вздрагивает. Из горла вырывается придушенный хрип. — Мы поговорим прямо сейчас. Десять минут, если хочешь — час. Можем до утра. Как тебе?

Белла видит, что ей удалось — он сомневается. Он мнется. И нижняя губа, как у маленького мальчика, уже начинает дрожать, и глаза все краснее и краснее… решается. Пытается решиться. Отказаться от затеи. А это не так просто.

— О чем будем говорить?

— О чем пожелаешь. Выбирай тему.

Эдвард набирает полные легкие воздуха. Жмурится.

— Львы.

— Львы? — Белла удивленно изгибает бровь, но попыток забрать оружие не оставляет. Уже явнее касается пистолета. Подбирает к его рукоятке. Она холодная, но не настолько, как тот, кто в неё с такой силой вцепился.

— Они опасны.

— Все хищники опасны, — добавляет девушка, легонько сжимая пальцы вокруг своей цели. — Какие-то больше, какие-то меньше.

— Львы, — перебивает Эдвард. Его голос суровеет, глаза пылают ненавистью, а где-то в глубине — с такого расстояния даже это видно — ужасом. — Самые опасные.

— По праву короли зверей, — соглашается Белла, теперь уже наравне с мужчиной держа оружие. Выжидает необходимый момент, чтобы забрать его. Не так много осталось потерпеть. — Кого они едят? Антилоп, зебр, я слышала, иногда даже буйволов…

Дуло уже не так сильно прижато к виску. Уже назад движется, прочь от него. А Эдвард, кажется, и не замечает вовсе.

— Людей, — надломлено шепчет, беззвучно всхлипывая, — людей тоже…

И отпускает пистолет. Отпускает рукоять, курок — разжимает ладонь. Позволяет Белле забрать из своих рук оружие. Сознательно позволяет. Девушка не мешкает. Поскорее перехватив тяжелый металл, размахивается, и что есть силы запускает подальше, в темные кусты за их спинами. Глухой удар о землю. Шелест листов, потревоженных резким ударом. Возможно, теперь там сломаны несколько веток и пару цветков уже никогда не зацветут.

— Ш-ш-ш, тише-тише, — бормочет Белла, с готовностью принимая любителя латте в свои объятья. Его руки на удивление сильно, почти до боли, обхватывают её талию, лицо вжимается в живот, а тонкое платье стремительно намокает. Он плачет.

— З-з-зачем выкинула?

— Так будет лучше.

— Не будет. Меня не должно быть! Я не должен…

Он захлебывается в рыданиях, чертыхаясь и всхлипывая с попеременной четкостью. Ни громкости, ни выражений не стесняется. Молчаливый ночной парк, наверное, впервые видит такое.

— Теперь все хорошо. Теперь будет легче, — увещевает Белла, поглаживая пальцами темные волосы — неожиданное мягкие, проходясь по коже, по вискам… очерчивает их, до крови кусая губы. Ещё бы чуть-чуть и…

— Не знаешь, что говоришь. — Вердикт. Приговор.

— Я верю, что так и будет.

— Напрасно веришь. Меня не должно существовать, — сказано с болью, с ядом сказано, с остервенением. Как непреложная правда, с которой нельзя смириться. И он даже не пытается, но верит. Все равно, всегда, верит.

— А я рада, что ты существуешь, — внезапно шепчет Белла, наклонившись к его уху и обняв покрепче. Говорит честно. Говорит искренне. Только-только начавший утихать адреналин ещё эхом отдается где-то в дрожащих коленях и трепыхающемся сердце.

— Наверное, только ты одна… — Эдвард не старается вдохнуть — знает, что это обречено на провал. Намеревается лишь схватить ртом ровно столько кислорода, сколько хватит на всхлип. Дрожь ему все равно в ближайшие часы не унять, — ты одна…

Мокрая трава с капельками росы. Белеющее небо с розоватыми полосками вдоль скучившихся облаков. Постепенно обретающая свой цвет листва и тихий-тихий, ещё осторожный и ранний, свист маленькой птички где-то в кустах.

Они сидят на земле. Сидят, поджав по себя ноги и глядя на потихоньку встающее возле горизонта солнце. Держат руку друг друга — правую. Крепко-крепко. Свежий утренний воздух ерошит волосы, обдувает лицо, вытаскивает на свет самые сокровенные, самые опасные мысли. И чем больше Эдвард озвучивает их, чем больше позволяет себе сказать, тем легче дается каждый вдох. С души раз за разом падают камни.

Он не стесняется — человеку, едва не переступившему последнюю грань, стесняться уже нечего. Он не боится — по той же самой причине. Он лишь хочет, чтобы его послушали. Слушателя хочет. И девушка вот уже третий час подряд прекрасно справляется со своей новой ролью. Как обещала. Сдалось ей вытаскивать людей с того света… таких, как он, в особенности. И ещё улыбаться им. ИМ!

— Я восемь месяцев просидел без работы и это добило её. Сподвигло уйти.

— Твою жену?

— Да, Алисию. И Мэлани она, конечно же, забрала с собой.

Белла кивает, вспоминая короткий рассказ о рыжеволосой девочке с синими, как море, глазами, о её румянце на щечках, о её счастливом смехе, — маленькая черно-белая фотография всегда у папы в кармане, всегда рядом с сердцем. Она была там и в кофейне и тогда, когда дуло уже готовилось выпустить пулю. Отец скучал по дочери, это очевидно. А видеться решением суда было запрещено.

— Ты из-за этого решил?..

— Нет.

Белла ещё раз кивает — понимающе. Что удивляет Эдварда, так это отсутствие насмешки, неодобрения или какой-то скрытой уверенности в его безумстве в карих, точно под цвет волос, глазах. Это странное создание с молочной кожей и выразительными маленькими губами смотрит на него внимательно, смотрит, ловя каждое слово. Участвует. Сострадает. Но не утешает. Но не жалеет. Ободряет.

— Мне нужен был стабильный доход, чтобы вернуть право видеть Мэл. И я его нашел.

Девушка немного прикусывает губу, повнимательнее глядя на лицо любителя латте. Уже не на мокрое и не на такое бледное. Уже при сероватом свете утра. Уже в новом дне — окончательно. И поражается тому, что он хотел с собой сделать. Поражается тому, как удержала от подобной затеи. До сих пор не верится. Не укладывается в голове. Если разлука с дочерью не причина, если не повод уход жены, её иск против него… то что же?

— Секретарь, да? Или рабочий «Макдоналдс»? Там постоянство — я знаю.

Эдвард щурится, чуточку, совсем капельку — впервые за всю ночь после их второй встречи — улыбнувшись.

— Клоун.

— Клоун? Неужели?

— Я сам был удивлен. Но цирку понадобилась именно эта вакансия. Что, не гожусь?

Белла поспешно качает головой.

— Годишься, конечно же.

Вздыхает, пуская во взгляд сочувствие. Краешком губ улыбается, когда произносит: