Тадеуш Новак - А как будешь королем, а как будешь палачом. Пророк

И хотел я упасть на колени и поблагодарить таинственную силу, которая проникает и в растения, и в воды, за то, что она привела на эту дорогу девушку, за то, что сговорился я с ней и словом и плотью. И за то, что не был я тогда тем зверем, которого впустили в ягодник и на лесную пасеку.

И руки мои степенно двигались по ее телу. И была в них мудрость всех моих предков, что приручали диких зверей и дикий огонь, и самое дикое из всего — железо. Глаза мои были закрыты, и я смело могу сказать, что руки мои впервые видели, впервые слышали. Этими руками видело, слышало все тело мое, слышало яснее и отчетливее, чем уши мои. И руки говорили мне, что нельзя пугать существо только что прирученное. И руки мои отодвинули девушку, которая шептала и шептала не то псалом, не то молитву. И тело мое потемнело изнутри от ненависти к рукам моим. Но я успокоил его руками своими, руками, что в первый раз видели, что в первый раз слышали. И руки мои впервые были мудрее всего во мне.

Мы стояли не глядя друг на друга. Я взял ее за руку. Каждая жилка у нее трепетала. А за стоявшей передо мной девушкой, за золотыми холмами трепетала заря. Если бы не заря, было бы почти темно. Я отпустил руки девушки и так нежно, как только мог, взял ее за подбородок. Поднял ее лицо к небу. Оно было спокойно, как после молитвы. На дне ее глаз я не заметил никакого карапуза. Я улыбнулся. И тогда ее лицо оживилось. И стали возвращаться на него и растения, и животные, и золотые холмы, и черный лес, а над ним пронзенный дракон, и тропинка на пустоши, проложенная свадебными бричками, и сучок в доске с капелькой смолы посередине.

— Теперь ты знаешь, зачем подала мне яблоко?

— Как же не знать? Пить ты хотел. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так пить хотел. Но ты и так мог бы напиться.

— Да что ты?

— Ох, Петр, какой же ты глупый. Конечно, мог. Где твой рай? Думаешь, упал к тебе в руки вместо с подброшенным яблоком? Можешь целыми днями, неделями подбрасывать яблоки из всех садов в округе. Если бы я не хотела, ты пальцем ко мне не притронулся бы.

Говоря так, она начала танцевать передо мной. Она танцевала все быстрее в вытоптанном овсе, в поломанной кукурузе. Уже не подскакивала, а танцевала вместо с ней расплетенная коса. Девушка выкрикивала отдельные слова, смеялась, била в ладоши. Все это напоминало свадебную припевку, свадебный псалом:

— Рай, зеленый рай. Лестница в тот рай. Петрусь пред нею. Петрусь в рай хочет. Петрусь пить хочет. Там вода живая, там яблоко живое. Рай, зеленый рай. Лестница в тот рай. Петрусь вверх идет. Петрусь в рай идет. И в раю он пьет. А из рая, зеленого рая, по лестнице да заре золотое яблочко катится, катится.

Я присоединился к ее танцу. Шаг за шагом притопывал за ней. Расплетенная коса хлестала меня по голове, по глазам, по губам. Я хотел схватить ее зубами. Но тут споткнулся о корзину. В ней оставалось еще много яблок. Я поднял корзину с земли и назло без устали танцующей девушке, а может, и от переполнявшей меня радости стал вынимать красные яблоки и бросать их в пруд.

Они падали между купающимися мальчишками. Некоторые яблоки попадали в лошадей и лопались. От яблок вода становилась яблочной, а лошади — вороные и буланые — были теперь в яблоках. Те, в которых попало яблоко, пугались и, заржав на всю округу, лягаясь, убегали из пруда. За лошадьми, уцепившись за их гривы и хвосты, выскакивали на берег мальчишки. Их голые тела светились в сумерках дымчатым золотом. Мальчишки перекликались, сзывая друг друга. Кое-кто из них забрался в кукурузу подсматривать. Я присел в помятом овсе на корточки, потянул за собой танцующую девушку. Но я успел еще заметить, что вода в пруду становится пурпурной от красных яблок. Мальчишки, снимая с кукурузы рубашки и штаны, подводили лошадей к ближайшей раките и с ее ветвей прыгали им на спины.

Когда в низине за прудом, заросшей камышом, хвощом и мать-и-мачехой, затих топот лошадиных копыт, мы поднялись. Теперь в пруду, кроме красных яблок, плыла вечерняя звезда. Мне захотелось разбить ее неверный свет, и я снова стал бросать яблоки в пруд. И хотя у меня была меткая рука — я с детства ловко бросал камни в кошек, что лазали по забору, в собак, что бродили по полям, в птиц, что вили гнезда в кронах ракит, — я никак не мог попасть в звезду. Правда, девушка, испуганная тем, что я разбрасываю яблоки, вырывала у меня из рук корзину и мешала мне. Но, видно, и ей понравилось бросать яблоки в пруд с черным дубовым дном, и она перестала вырывать у меня корзину. Я по-прежнему не мог попасть в звезду, и тогда девушка, собирая яблоки с земли, начала тоже бросать их в пруд. Вода была почти пурпурной. На небе зажигалось все больше разных огоньков, поэтому красные яблоки в пруду виднелись яснее. Некоторые яблоки перезрели, и косточки даже звенели внутри них, а ударившись о твердую, как железо, воду, эти яблоки лопались. И пруд выглядел так, словно в нем проткнули острогой всех карпов.

В корзине оставалось еще одно яблоко. Золотое. Вероятно, оно упало туда, когда девушка с полной корзиной пробиралась под низкими яблонями. Я взвешивал яблоко на ладони, старательно стирая с него восковой налет. Если бы я оставил на нем налет, опять у меня соскользнули бы пальцы, и я не попал бы в звезду. А мне очень хотелось в нее попасть. Я подумал про себя, что, когда погаснет самый яркий свет в воде, постараюсь уговорить девушку искупаться со мной. И я долго взвешивал яблоко на ладони. Определяя себе цель левой рукой, откинулся назад, чтобы бросок был метким и сильным. А когда я выпрямлялся, девушка схватила меня за руку и вырвала яблоко.

— Дай, Петр, я его брошу. Не бойся, попаду. Это золотое яблоко. А золотое яблоко должен бросать король. А если не король, то епископ. А здесь нет ни короля, ни епископа, значит золотое яблоко мое. Я его брошу.

Я и сказать ничего не успел, а яблоко полетело над черной водой. Мы криками помогали золотому яблоку лететь. А оно уже падало в самую середину звезды. Звезда закачалась в воде, как керосиновая лампа у стрехи. Пока звезда качалась, девушка, больно ущипнув меня за плечо, прошептала, почему она бросила золотое яблоко вместо меня.

— Ой, Петр! Петр! Боялась я. Как я боялась. Стали мы бросать красные яблоки в пруд, а он от них все алее да алее делался, и показалось мне, что палач обмыл в воде меч и казаки после битвы ополоснули в ней шашки. А увидав золотое яблоко, подумала я о королевской державе [3] Непереводимая игра слов: jabłko по-польски означает и яблоко, и державу — символ королевской власти. . Ведь такая держава, да с золотым скипетром, если бросить ее в воду, окунуть, лечит воду от ран, заживляет в ней разорванные жилы, гасит последний огонек тайной силы. Так и соль, что при крещении сыплют по крупинке на язык новорожденному, учит его в первый раз по раю плакать. И еще подумала я, когда яблоко у тебя отнимала: если попаду им в звезду, а она заколышется, как веником обметет воду пруда и спугнет с нее тени палача да казаков, то мы искупаемся. А раз я попала, давай, Петр, искупаемся.