Эмили Дин - Все умерли, и я завела собаку

На похороны мы поехали с Джейн и ее мамой, Мэнди. На церемонии присутствовало множество поп-звезд прошлого. Многие поседели, ходили с палками, а кто-то не соглашался признавать наступления старости и по-прежнему красил волосы и носил кожаные брюки. После службы мы вместе с близкими подошли к могиле, где покоился гроб Линси. И в тот момент я осознала, что все еще новичок в обращении с инвалидными креслами. Колеса застряли в грязи прямо над самой могилой. Еще минута, и мама упала бы прямо на гроб, засыпанный лилиями.

– Я не могу сдвинуть его с места! – прошипела я Джейн.

– Дай я попробую, – прошипела в ответ Джейн.

Они с Мэнди отважно боролись с инвалидным креслом, чтобы не допустить «самого смешного в мире момента на похоронах». Гости встревоженно переглядывались. Последним усилием Джейн сумела избавить маму от участи героя черной комедии.

Когда мы ехали к ней домой на такси, то не могли избавиться от нервных смешков – уж очень близка была катастрофа.

– Что ж, Лин это понравилось бы, – усмехнулась мама.

– Мне понравилось шутить над инвалидным креслом с Джейн и Мэнди, – сказала она, когда мы оказались дома. – Мне хотелось бы, чтобы и другие вели себя так же. Мне нужен смех, а не мрачное сочувствие.

Мы стали вспоминать лучшие моменты нашего общения с Линси. Я вспомнила ее любимую фразу, которую она часто повторяла: «Жизнь так коротка, да и я тоже». Я сказала маме, что эти слова стали бы хорошей эпитафией. Если бы их не сказала Линси, то я выбрала бы их для себя.

– Ах ты засранка. Я тоже хотела их выбрать, – улыбнулась мама.

– Не могу поверить, что с твоей мамой такое случилось сразу же после смерти Рэйч, – сказала мне подруга.

Мне было неловко, что я взваливаю на друзей новый эмоциональный груз. Я боялась, что они этого не выдержат и кредит их дружбы будет исчерпан. Мне казалось, что я превратилась в магнит, притягивающий несчастье. В ворона, кружащегося над семейным пикником. В череп на картине эпохи Ренессанса, который напоминает зрителю о его смертности. Но, в каком-то отношении, дурные известия стали новой нормальностью, лесным пожаром, который продолжает свирепствовать и после дождя, намереваясь уничтожить все на своем пути. В течение дня я справлялась с этим со стойким смирением, впитывая восхищение окружающих («Ты такая смелая!»). Все считали, что я способна справиться с любыми трудностями и контролирую свою жизнь, и это вызывало у меня чувство облегчения. Только по ночам я чувствовала себя последней на земле женщиной, неспособной вовремя вызвать такси и оставшейся на улице, когда все разъехались по домам. Когда у меня случались приступы «кухонного пола» – а это случалось не раз – я обычно переключала звонки на голосовую почту. Мне хотелось сделать свою гнетущую тоску осязаемой, хотелось предаться «настоящему» горю, «правильно» оплакивать свои потери, быть потрясающе стойкой перед лицом жизненных трудностей.

Я оказалась не готова к следующему этапу утраты – маниакальным приступам carpe diem [29] Лови момент ( лат .) . В такие моменты меня охватывало желание что-то делать. Впрочем, я понимала, что происходит, – я стремилась жить, а не умирать. Сью считала это совершенно нормальным и ожидаемым, и ее реакция меня успокаивала. Кроме того, в такие моменты находиться рядом со мной было приятнее.

Я начала соглашаться на все. Двадцатичетырехчасовая поездка в Барселону на модную вечеринку в честь Кейт Мосс? Я поеду! На такси из Хитроу на открытие модного ресторана на старой, заброшенной автозаправке? Почему бы и нет?

– Заброшенная автозаправка – звучит почти так же привлекательно, как приглашение «выпить в заброшенных болгарских банях», – сказала я сидевшему рядом симпатичному молодому актеру, который уже успел стать звездой кино и телевидения.

Весь вечер мы хохотали над своими севиче по-перуански и осьминогом с паприкой, рассказывая друг другу забавные истории из мира моды и кино. Лицо этого актера частенько украшало обложки глянцевых журналов. У него имелась масса ослепительно красивых молодых поклонниц. И его присутствие на этом мероприятии подразумевало негласный социальный контракт «общего пользования». Никому не позволено всю ночь держать золотой микрофон караоке в своих руках.

В конце ужина я сделала попытку освободить его от своего общества, но он схватил бутылку вина и заявил:

– Мне безумно хочется покурить. Может быть, выйдем на улицу?

Я чувствовала на себе подозрительные взгляды других гостей. И неудивительно – ведь я беззастенчиво продлила отведенное мне у золотого микрофона время. Возможно, люди удивлялись, почему молодой актер уделил столько внимания женщине за сорок. Меня это тоже пугало. Но потом я поняла, что мне нет дела. Я перешла на новый этап жизни – мне стало все равно, потому что худшее уже случилось. И это вселяло в меня странную уверенность. Я чувствовала себя супергероем, который медленно привыкает к своей тайной силе – смелости.

Мне было приятно общаться с этим незнакомцем, который не знал предыстории «бедной Эм». Кроме того, я избавилась от ложной мудрости старения, о которой никогда не задумывалась, – ведь женщинам моего поколения такие мысли вдалбливали как нечто само собой разумеющееся. Я всегда считала, что без юной красоты женщина становится невидимой и бессильной. Там, где полным-полно ослепительных двадцатипятилетних красоток, ей нет места. Актер не спрашивал, почему у меня нет детей. Он даже не спрашивал, сколько мне лет. Он ничего от меня не хотел. И его спокойное принятие меня такой, какова я есть, было почти странным. Оказалось, что заброшенные автозаправки прекрасно подходят для просветления.

Он схватил мой телефон, чтобы мы обменялись номерами. И несколько недель мы обменивались дружескими сообщениями, а он бомбардировал меня безнадежно непрактичными приглашениями, которые приходили в самое неподходящее время. «Приезжай в Нью-Йорк!», «Только что приземлился в Лос-Анджелесе – когда мы встретимся, чтобы устроить бурную вечеринку?» «Приезжай в Сохо НЕМЕДЛЕННО!»

Я не приняла ни одного из его приглашений и ни разу не присоединилась к его развеселой компании, гуляющей из одного бара в другой. Наверное, потому что у меня не было под рукой помощников, которые могли бы организовать мою поездку в любое время суток. Но то, что он видел во мне интересного человека, способного отправиться в Нью-Йорк, получив эсэмэску, многое изменило. Я стала видеть в себе яркого павлина, а не мрачного ворона. Я почувствовала, что могу вдохновить на веселье, а не только ловить на себе встревоженные взгляды. Я почувствовала себя не женщиной, бегущей от времени, а человеком, которому посчастливилось все еще иметь время впереди.