Эмили Дин - Все умерли, и я завела собаку

Я понимала, что мама хотела выразить диагнозу то презрение, какого он заслуживал. Она отказывала ему в чести быть обозначенным чем-то более сильным, чем слабое ругательное словцо. Мама всегда была стойким оптимистом. Точно так же она относилась к диагнозу Рэйч, и мне это тогда не понравилось. Но теперь я была не вправе ее осуждать. Мы больше не были беспомощными свидетелями ужаса, вместе прокладывающими себе дорогу. Теперь это была мамина история, и она сама могла выбирать тон.

Я чувствовала, что она не хотела меня ругать. Поэтому я позволила себе единственную слабость – назвала ее «мамулей», чего не делала с детства. Мне неожиданно захотелось уютной интимности этого слова. Обычно, не находя чистых трусов, мы кричали сверху: «Маааам!» И точно так же мы со снисходительным вздохом говорили, когда мама произносила какую-то фразу, вышедшую из обихода несколько десятилетий назад. «Мааам!» – возмущались мы, когда вместе смотрели телевизионную викторину, и мама с упорством, достойным лучшего применения, начинала настаивать, что первыми словами Нила Армстронга на Луне были: «Всем веселого Рождества!»

Сегодня я просто не могла произнести этого бездумного, подросткового «мааам».

Мама велела мне не ходить с ней в больницу этим утром. За последние два месяца мы уже побывали у множества врачей. «Это будет все та же бесконечная скука!» – сказала она мне. И теперь я чувствовала себя ужасно – ведь маме пришлось вынести удар смертельного диагноза в одиночку. Я думала, как она возвращалась домой из больницы, придавленная неожиданно вынесенным смертным приговором.

– Мы идем путем чертовых Кеннеди, дорогая, верно? – сказала мама. – Это смешно.

Я попыталась соответствовать ее мужественной стойкости, выбрав утешительные фразы, которые люди произносят после получения дурных известий, хотя сами в них не верят.

– По крайней мере, теперь мы знаем, что с тобой, – сказала я.

Но мы обе знали, что «незнание» станет периодом, к которому мы будем возвращаться с туманной, акварельной ностальгией, – настолько милым будет он казаться в сравнении с тем, что ждет впереди. Мы разговаривали со многими неврологами, и все они упоминали БДН как нечто, что хотелось бы исключить из списка возможных болезней. Я знала, что впереди нас ждет тяжелый путь. Болезнь приводит к постепенной потере речи, движения, глотания и, наконец, дыхания. Развивается она довольно быстро. Конечно, случаются исключения, но обычно продолжительность жизни после постановки диагноза не превышает двух лет. К истории Стивена Хокинга врачи относились настороженно и вечно твердили, что он – медицинский изгой, редчайшее исключение из правил.

Удивительно, что судьба решила нанести нам очередной удар, когда мы еще не оправились от последней катастрофы. Я всегда полагала, что нашим будущим управляет некая разумная сила. Сила, которая не может вычеркнуть очередного главного героя после того, как предыдущий сезон закончился исчезновением одного из важных персонажей. Похоже, наша разумная сила разум потеряла и решила огорошить зрителей очередным ударом. «Подожди-ка, а что, если… А давай-ка нанесем этим героям новый удар… Когда они еще не смирились с тем, что с ними произошло. Отличный будет финал!»

Но, честно говоря, я должна была предвидеть такой поворот событий.

– Знаешь, дорогая, порой мне кажется, что после ухода Рэйч я как-то сдала, – сказала мне мама через несколько месяцев после похорон, когда мы с ней поднимались по холму в супермаркет. – Понимаю, это будет для тебя тяжело. Прости меня.

Я почувствовала прилив острого детского стыда. Конечно, она сдала. Она осталась несчастным черным лебедем. Но я заставила себя справиться с дискомфортом и просто сказала:

– Знаю. Мне тоже плохо.

Мы обе кое-как справлялись с повседневной жизнью, но с болезненной решимостью, как последняя пара на танцевальном марафоне, которая продолжает двигаться из последних сил, не желая подвести друг друга.

Я уже давно замечала, что с мамой что-то происходит. Она стала странно подволакивать ногу, теряла равновесие, ее речь становилась невнятной. Поначалу я думала, что она слегка увлекается любимым лекарством под названием просекко. И мало ест. Я не представляла, что потеря равновесия во время украшения фигуры Джастина Бибера в Новый год была зловещим симптомом.

Но потом события стали развиваться стремительно, и мы решили вернуться в мир больничных приемных и докторов с бейджиками на шее.

– Это настоящая детективная работа! – улыбался невролог, энергично делая записи перьевой ручкой. – Нам нужно исключить множество подозреваемых. Мы с вами – настоящие Шерлоки Холмсы!

– Надеюсь, без зависимости от морфина, – с театральной игривостью заметила мама. Реакции доктора она предвидеть не могла – в кабинете повисла тяжелая тишина.

– Вот старый дурак, – бормотала мама по пути домой – Чувство юмора – нуль баллов !

« Нуль баллов » – еще одна мамина устаревшая фразочка, за которые мы с Рэйч так часто ее поддразнивали. Речевое напоминание о песенных конкурсах Евровидения из 80-х.

В следующие несколько месяцев состояние мамы ухудшалось, но мы не могли справиться с эмоциональным влиянием диагноза.

– Я не собираюсь болеть по написанному для меня сценарию. Я отказываюсь быть мрачной! – сообщала мама, занимаясь практическими делами.

Она написала завещание и попросила меня присмотреть ей дом сопровождаемого проживания, где за ней могли бы присматривать круглосуточно.

– Когда мы приедем, я буду специально хромать, чтобы меня сразу включили в лист ожидания!

Мама говорила, что ей хочется быть поближе к Рэйч. Каким-то чудом мне удалось найти дом сопровождаемого проживания неподалеку от Хайгейтского кладбища. Мама купила новое белое белье для своей специальной кровати, которую она называла «плейбойским лежбищем», а суровую медицинскую ванную комнату наполнила старинными парфюмерными флаконами и бутылочками. Гостиную она украсила фотографиями Рэйч и запаслась игрушками для визитов Берти. В дом сопровождаемого проживания она переехала в апреле 2014 года, когда уже не могла передвигаться без инвалидного кресла, – в Рождество она украсила его золотыми шарами.

Через несколько месяцев мы сидели в ее гостиной вместе со старой подругой Рэйч, пили чай, рассматривали старые фотографии. И тут зазвонил телефон. Нам сообщили, что тетя Лин умерла от кровоизлияния в мозг.

– Я так виновата, Эм, – грустно сказала мама. – Она часто звонила мне. Но я не хотела, чтобы она видела меня такой.

Линси не теряла с нами связи. Она приезжала на дни рождения, наполняла дом ароматом своих духов, рассказывала о своих последних романтических увлечениях. Она очень поддержала нас после смерти Рэйч. Но роль обожающего королеву придворного требовала от мамы энергии и сил, которых у нее просто больше не было.