Эмили Дин - Все умерли, и я завела собаку

Порой их неожиданное коллективное исчезновение казалось мне каким-то обманом. Меня словно пригласили на непрерывную драму, оставляющую в тени другие семьи, но не предупредили, что драма эта закончится массовой гибелью. Я оказалась единственной выжившей в собственной «Игре престолов»: как и положено в этом сериале, авторы сознательно убивали одного любимого героя за другим.

Я спросила у Сью о процессе Хоффмана.

– Это же не обычная психотерапия, которой занимаемся мы с вами. Это может стать настоящей катастрофой! – сказала я, боясь, что Сью моих планов не одобрит.

– Если вы хотите это сделать, значит, это вам нужно, – ответила Сью. – Это ваше решение, и принять его можете только вы сами.

На работе я забросила статью про рождественские подарки, которую нужно было отредактировать, и вернулась на сайт процесса Хоффмана. Я снова принялась изучать раздел часто задаваемых вопросов. Там говорилось, что кандидатов сначала анализируют, чтобы понять, соответствует ли их состояние необходимым требованиям. Если человек проходил курс психотерапии, организаторы связывались с терапевтом. В верхней части страницы ярким оранжевым шрифтом мерцала надпись: «На наш октябрьский курс в Ирландии осталось еще несколько мест!»

Через час наступил обеденный перерыв, и я отправилась на набережную Саут-Бэнк. Я твердо решила позвонить в организацию Хоффмана. Возле Темзы группа школьников с визгом и криками делала селфи. Пара, вышедшая из отеля «Мондриан», куда-то направилась, прижавшись друг к другу на холодном ветру. Студенты в весьма смелых кроссовках, оживленно болтая, шагали к сетевому ресторану суши.

– Мне кажется, что я просто наблюдаю за тем, как другие живут своей жизнью, а сама лишь считаю дни, – неожиданно для себя сказала я постороннему мужчине, который ответил на мой звонок. – Кроме того, я пережила немало утрат. Фактически я потеряла всю семью.

Тон мой стал немного напряженным. Мне не хотелось, чтобы меня приняли за «скучающую бездельницу, у которой слишком много времени и денег».

– Понимаю, – спокойно ответил собеседник. – Что ж, давайте поговорим о процессе. Вы можете еще подумать. Но, похоже, мы сможем помочь вам, Эмили.

Я погладила свой стикер со словами «НЕДОСТОЙНАЯ ЛЮБВИ» и огляделась вокруг. Шестнадцать человек написали на своих стикерах собственные «слова» – то, что они больше всего боялись открыть окружающим. Свои «слова» я открыла благодаря Сью. Удивительно, но, когда нам предложили их выбрать, я написала их, ни на минуту не задумавшись. Я не могу вспомнить ПИН-код от своей кредитки. Мне пришлось пройти целый университетский курс, чтобы понять разницу между словами «обнаженный» и «голый». Но свое «слово» я знала безошибочно.

Впервые некоторых участников семинара я увидела в аэропорту. Садясь в большой автобус, который должен был отвезти нас в уединенный дом в нескольких часах езды от Дублина, мы нервно улыбались. Наше общение напоминало болтовню участников, которым предстояло войти в дом «Большого Брата»: «На что, черт побери, мы подписались?» – «Я просто умру без своего телефона!»

Среди нас был симпатичный мужчина с Ближнего Востока в дорогой одежде для отдыха. Он буквально излучал мужскую силу. Всю дорогу он не снимал наушников. Я решила, что он относится к тому типу людей, которых я просто ненавижу. Высокомерный и самовлюбленный. Я назвала его Кронпринцем, поскольку держался он с царственной надменностью. Другой мужчина был явным интровертом. Он спокойно и даже с радостью позволял другим участникам управлять разговором. Меня сразу же привлекла его спокойная аура. В автобусе я разговорилась с растрепанной блондинкой в обтягивающем топе – она напомнила мне инструктора по йоге. Она казалась милой и очень хрупкой. Я решила, что она может стать моей подругой, и прозвала ее Богемной Девушкой. К нам присоединилась еще одна дама, настоящая дама, с элегантной прической, в строгом блейзере и с безукоризненными зубами. Ее я назвала Блондинкой из Белгравии.

С остальными мы познакомились уже на месте. Мы приехали в слегка обветшавший дом, окруженный красивым садом. Я смотрела на этих людей, гадая, что за секреты они скрывают и почему решились на этот необычный шаг. Я познакомилась с двумя женщинами, с которыми мне предстояло жить в деревянной пристройке: элегантная пепельная блондинка лет сорока и очень приятная мать семейства с заразительным смехом. Разбирая вещи, мы были очень предупредительны друг к другу и предлагали поделиться косметикой, словно нервные первокурсницы в общежитии. Но светской беседы, которая обычно сглаживает неловкость знакомства, почему-то не получилось. Всей маскировке было суждено слететь в течение следующих восьми дней.

Мы познакомились с лидерами нашей команды. Джей оказался седым, по-университетски растрепанным профессором, буквально излучающим мудрость и идеально упорядоченное мышление. Эм обладала грацией бывшей балерины и обаятельной теплотой доброй волшебницы Глинды из «Волшебника из страны Оз». И это было очень к месту, поскольку мы находились совсем не там, где умели ориентироваться. И Тотошки рядом не было.

Один из самых трудных первых уроков заключался в том, чтобы перестать пользоваться местоимением «ты» и заменить его на «я». Когда на групповых сеансах (мы не называли их терапией) участники говорили о себе, общая склонность использовать отстраненное «ты» стала поразительно очевидной.

– И тогда ты чувствуешь…

– И ты думаешь…

Джей каждый раз терпеливо перебивал:

– Вы хотели сказать, «я чувствую», «я думаю»?

Он говорил нам, что каждый раз, когда мы говорим «ты» вместо «я», то тем самым минимизируем собственный опыт и неявно проецируем его на кого-то другого. Чем чаще мы используем «ты», тем сильнее наши мысли и чувства переносятся на другого человека. Это способ ухода от ответственности.

Поначалу это показалось нам слегка странным – этакая бесконечная грамматическая педантичность. Мне хотелось сказать: «Прекратите так пристально следить за нашей речью. В конце концов, это чертовски смешно».

Но я этого не сказала. Потому что в этот момент Джей сказал:

– Вы, наверное, думаете: «Прекратите так пристально следить за нашей речью. В конце концов, это чертовски смешно»?

Через какое-то время я почувствовала, что переход на «я» удивительно освобождает. Казалось, что я оставляю массивный, глубокий отпечаток на времени, а не обычный легкий и еле заметный. Такая манера разговора стала вербальным эквивалентом прямого перехода к сути дела в электронном письме вместо привычных самоуничижительных вводных фраз: «Я просто хотела узнать» или «Не кажется ли вам, что в этом есть смысл?»