Эмили Дин - Все умерли, и я завела собаку

– Вы так измучены! На вас лица нет! Поезжайте, поспите и возвращайтесь утром! – сказала она.

Разрешение было получено. Я села в такси и поехала из больницы домой под знакомые звуки радио «Мэджик».

На следующее утро я уже ехала в больницу, когда мне пришло сообщение от подруги отца. «Папа умер утром. Он будет в палате до вашего приезда. Если мы не встретимся, свяжитесь со мной срочно – есть документы, которые вам понадобятся».

Я в последний раз смотрела на папино лицо. Белые кустистые брови, элегантно замершие губы, пробор сбился направо – звезда телевидения 70-х годов.

– Мне жаль, что мы так и не помирились. Но я любила тебя. Передай привет маме и Рэйчел, – прошептала я.

Я вышла из больницы прямо на оживленную Юстон-роуд. Все казалось каким-то нереальным. Я утратила последнюю ниточку, связывавшую меня с прошлым. Все разошлись по домам, зажглись огни, и осталась только я со своими воспоминаниями. Совершенно естественно, что все они следовали в неправильном порядке – ведь сначала должны были появиться самые старые. Впрочем, мы никогда не умели жить по правилам.

В последующие месяцы я никому не говорила, как повлияла на меня папина смерть. Я не чувствовала, что имею право горевать по нему. Я не говорила о своих странных чувствах – ведь потеря всех трех членов моей семьи стала катализатором и пробудила то, что я всегда старалась подавить.

Еженедельные встречи со Сью стали для меня неким коконом утешения. Я словно погружалась в теплую ванну, где могла забыть о внешнем мире и отскоблить свою кожу. Помню, как после обморока на работе после смерти матери кто-то сказал мне: «Но ты же потратила столько денег на психотерапевта! Как такое могло случиться?! Она же должна была вылечить тебя!» Тогда я позавидовала своей коллеге, которая считала, что с утратой можно справиться в течение определенного времени: «Я должна поправиться за двадцать восемь дней, иначе я потребую деньги назад!»

Иногда по вечерам я звонила в службу психологической помощи, просто для того чтобы поговорить с кем-то, когда боль становилась невыносимой. В такие минуты я теряла контроль и больше не хотела притворяться. О своих чувствах я не говорила никому, даже Сью. Что, если полисмен повернется и арестует меня? Что, если меня поместят под надзор, чтобы я не покончила с собой? Или отправят в большой дом, где все очарование старины напрочь погублено прочными дверями и решетками? Вдруг я оттуда никогда не вернусь?

А потом я решила сделать телефонный звонок. И этот звонок все изменил.

Я протянула свой телефон, айпад, ноутбук и книгу. Женщина все это взяла, сложила в прозрачные, закрывающиеся пакеты, написала мое имя на этикетке и прикрепила ее к коробке.

– Это всё? – приветливо спросила она, но по тону было ясно, что она – специалист по выявлению контрабанды.

Я уверенно кивнула.

– Всё.

Через несколько часов я стояла в комнате вместе с шестнадцатью людьми, которые в то утро совершенно друг друга не знали. На моем джемпере был стикер – но вместо имени я черным маркером написала на нем слова «НЕДОСТОЙНАЯ ЛЮБВИ». Настало время разбираться с эмоциями, Впрочем, стикеры на футболках и джемперах других участников говорили о еще более серьезных проблемах.

Это мероприятие, с первого взгляда походившее на самое неэффективное в мире скоростное свидание, на самом деле было процессом Хоффмана. Многие из тех, кто прошел этот семидневный семинар, называли его событием, изменившим их жизнь.

Я пришла к этому не сразу. Бойфренд моей подруги прошел через эту программу, чтобы справиться с проблемами, характерными для работы в музыкальной индустрии. Знакомый комик отправился туда, чтобы разобраться со своими чувствами после смерти отца и осознать свои профессиональные устремления. Известная журналистка-международница написала трогательную статью о том, как процесс Хоффмана помог ей справиться с негативным поведением, которое она боялась передать собственному ребенку.

Тогда я мысленно отметила этот семинар как нечто такое, что я могу сделать в другой, более смелой жизни, когда брошу офисную работу в модном журнале и займусь работой, которая меня по-настоящему привлекает. И дом свой переделаю. И наконец-то заведу собаку.

Но я находила массу поводов этого не делать. Во-первых, программа была недешевой. Во-вторых, подруги живьем меня съедят за это. Плюс наверняка это какая-нибудь чушь, придуманная нарциссом-гуру, который заставит меня ходить по горячим углям. А потом не позволит лечить ожоги третьей степени, потому что мне нужно «по-настоящему почувствовать силу этой боли».

Папа всегда терпеть не мог подобное самокопание. Он называл это «поверхностным калифорнианством» и утверждал, что это результат «эгоистического десятилетия». Так что медлить меня заставлял еще и врожденный культурный снобизм. Я была ядовитой жительницей большого города, которая не принадлежала к кругу тех, кто посещает подобные мероприятия. При мысли о них мне сразу приходили на ум потрепанные браслеты дружбы, вдохновляющие цитаты и серьги, которые уравновешивают чакры.

И все же я почему-то вернулась к процессу Хоффмана. Как-то вечером я засиделась за компьютером, разыскивая в интернете информацию по запросу «как пережить неожиданную смерть всей семьи». Я нашла пост женщины, у которой убили сестру. Она писала, что процесс Хоффмана помог ей справиться с мучившим ее гневом из-за этой утраты. А потом я нашла другие посты. Музыкант Голди написала: «Это спасло мне жизнь». Актер Танди Ньютон назвал семинар «жизненно необходимой вещью для души». Даже уважаемый психолог Оливер Джеймс настоятельно рекомендовал этот процесс, утверждая, что он избавляет от «слоев рубцовой ткани, созданной опытом прошлого».

Сам процесс был окутан тайной. «Выпускники» (я сразу представляла себе босых людей, с поклоном принимающих свитки из рук бородатого мужчины в шафрановой тунике и бусах) никак не описывали деталей курса. Я стала искать «плохие отзывы о процессе Хоффмана», чтобы подтвердить свои худшие страхи. Но, к моему удивлению, оказалось, что все шли практически по одной и той же траектории: начинали с цинизма, затем эмоционально вовлекались и завершали процесс с чувством облегчения.

Несколько месяцев назад я решила отказаться от антидепрессантов. Я чувствовала, что препараты выполнили свою цель – вернули меня к нормальному существованию. И я понимала, что моя депрессия больше связана с жизненными обстоятельствами, чем с моим медицинским состоянием.

Но утраты открыли мне тяжелую истину, заставили признать то, на что у меня никогда не хватало смелости. Я поняла, что всю моя жизнь была лишь дополнением к тем, кто меня окружал. Теперь у меня не было отца, на которого я могла злиться, не было матери, которая вела мой жизненный сценарий, не было Рэйч, которая всегда говорила мне, что делать. И я как-то потерялась.