Анатолий Луцков - Африканский связной

Иногда Салиму позволяли оставить машину во дворе его домика в предместье в конце рабочего дня. Это повышало авторитет Салиму в его квартале в виде овеществленного свидетельства такой важной должности, как у него. К тому же можно было сделать несколько левых рейсов вечером и утром, если заранее позаботиться о клиентах.

— Едем до Зонго, — еще раз напомнил ему Вьюгин, — а там поставишь машину и будешь меня ждать.

— Да, бвана, — кратко подтвердил Салиму. Он был немногословен.

Салиму глядел прямо, не отрывая глаз от дороги, в углу его рта дымилась сигарета и он являл Вьюгину лишь свой бледнокоричневый профиль, который намекал на то, что в его родословной явно участвовали выходцы из далекой Аравии. Оседая потом на африканском побережье навсегда, они не противились соблазну создавать большие гаремы из темнокожих невольниц, благо приобретались они по цене почти символической.

Работа с Ляховым приучила Салиму не задавать много вопросов и быть осмотрительным. Можно, конечно, сесть за стол и без приглашения, но это еще не значит, что тебе принесут еду. Лучше не стараться понять дела белого человека, иногда это все равно, что искать плоды манго под дикой смоковницей. Он всегда считал, что от жизни следует ожидать только того, что ты заслужил. Ведь он был последователем истинной веры, как и его предки, и на происходящее должен смотреть без нетерпеливого любопытства, а лишь повторяя “иншаллах”. На все воля владыки миров. В жизни идут перемены, но что от них простому человеку? Черная птица заняла еще теплое гнездо белой птицы. Так у них говорили, когда пришла независимость. Но известно, что все, срезанное с зеленого дерева, быстро высыхает на солнце, а горячая вода в котле долго горячей оставаться не будет.

Вьюгин сверялся с картой, следя за дорожными указателями, а довольно прохладный еще утренний ветер трепал ее и бил бесцеремонно в лицо из открытого окна.

— Ну вот, это и есть Зонго, — сказал он и сложил карту. — Салиму, поставь машину вон под тем деревом манго недалеко от дороги и жди меня там. А я немного пройдусь.

— Ньема, бвана. Уталуди лини? (Хорошо, господин. Когда ты вернешься?)

— Сегодня — ответил Вьюгин на его языке и Салиму раздвинул усы в смущенной улыбке, удивляясь глупости своего вопроса. Какая разница, когда бвана вернется? Он на работе и день только начинается.

Салиму сносно объяснялся и на английском, но с этим бваной Виуги, так он африканизировал фамилию этого молодого мсунгу, который неплохо знал его язык, почему бы на нем и не поговорить? И не переходить без нужды на этот кимомбо — так здесь иногда называли язык белых людей.

Вьюгин прошел по тропинке, явно ведущей к реке, которая была где-то впереди и она здесь проходила в зарослях высокой, жесткой и уже пожелтевшей травы. Он внимательно смотрел себе под ноги: ему, как новичку в Африке, все еще казалось, что на каждом шагу ему будут попадаться опасные рептилии, скорпионы и стоножки. Один раз, правда, тропинку перед ним переходил, ковыляя, небольшой сероватый хамелеон, похожий на заводную механическую игрушку. С пугливой осторожностью он вышагивал своими странными трехпалыми ногами, кося глазом на длинной ножке, высунутом как перископ в сторону Вьюгина. Он дал ему перейти, дивясь медлительности и беззащитности этого странного создания. Ведь здесь выживает тот, кто умеет проявить проворство и еще надежно затаиться. А таких качеств этот киньйонга, как его называют туземцы, был горестно лишен, хотя и надеялся, возможно, дожить до старости.

Вьюгин увидел слева небольшой холм и пошел к нему, топча траву своими ботинками марки “сафари”, предназначенными для пешего передвижения в этих краях. Он сделал с холма нужное количество фотоснимков, как это требовал Ляхов по направлениям всех стран света, для чего он даже получил от него небольшой компас.

С холма открывалась идеальная равнина с отдельно стоящими редкими деревьями, видимо, колючими и вся она вписывалась в треугольник, ограниченный рекой Изиби и ее притоком. Он угадывался к северу по густозеленой полосе растительности на его берегах. Ляхов уже сказал ему для чего делается такая съемка. “На всякий случай”, объяснил это себе Вьюгин. Место это было бы очень удобным для создания здесь военного аэродрома. Он бы находился в уютном “междуречье” с двумя водными преградами по обеим сторонам. Вьюгину все эти планы казались военной игрой взрослых людей, которые просто не доиграли в детстве.

Он думал, что никого здесь не встретит: такое здесь царило безлюдье. Только в небе кружили грифы, высматривая что-то интересное для себя. Но на повороте тропинки, когда он уже повернул назад, он увидел впереди босоногого человека в рваной майке и длинной набедренной повязке. Он вел, держа за руль, старый велосипед, а к его багажнику был привязан, сложенный почти вдвое, огромный сом красноватого оттенка и кончик его хвоста волочился по земле.

— Йямбо, — сказал Вьюгин, обгоняя рыбака, а тот сказал в ответ: “йямбо, бвана” и выразительно указал глазами на рыбу, намекая на свою готовность к торговым отношениям с белым человеком на выгодных условиях для последнего. Вьюгин ему тоже ответил взглядом, что ценит эту его готовность, но что он должен еще подумать. Поскольку он быстрее доберется до дороги, а рыбак, видимо, движется туда же, там они и встретятся и решат вопрос о рыбе. Вьюгин уже решил купить этого великолепного сома для своего водителя. Кстати, в его кармане лежала пачка денег, выданная ему Ляховым на непредвиденные расходы: кого-то подкупить, от кого-то откупиться. Так, примерно, понимал назначение этих денег Вьюгин. В этом отношении его мнение совпадало с ляховским, только он решил придать им еще и поощрительно-премиальную функцию.

Салиму, не подозревая об ожидающем его неожиданном благодеянии, дремал в кабине, надвинув на глаза свою форменную шапочку с козырьком. При появлении Вьюгина он тут же встрепенулся.

— Тайяри, бвана? Твендени? (Готово, господин? Едем?)

— Салиму, сейчас сюда человек привезет на велосипеде большую рыбу из реки. Спроси, сколько она стоит и постарайся, чтобы он сбавил цену. (Вьюгин еще слабо знал, что здесь почем и боялся, что у него не хватит денег). Я хочу купить эту рыбу.

Салиму тут же покинул кабину и пошел, что-то напевая по тропинке, где из-за поворота уже появился велосипед рыбака. Вьюгин видел, как они повстречались и даже было слышно, как они громко вели торг в то время, как рыба-сом продолжала свой путь на велосипедном багажнике.

— Он отдает всего за тридцать пембе, бвана, — сказал тихо, но со скрытым торжеством Салиму, опередивший рыбака, чтобы обрадовать этой вестью Вьюгина, явно намекая на необходимость признания последним его усилий по блестяще проведенному торгу. Салиму смотрел на него с выражением законного соучастия в сделке и ждал дальнейших указаний. Вьюгин отсчитал все еще не очень привычные ассигнации с изображением довольно разбойного вида воинами на них — представителями главных племен страны.