Виктория Хислоп - Возвращение

Кармен не теряла связи с некоторыми другими учителями, и условия жизни в ряде других колоний заставили ее пуще прежнего ценить выпавшую им удачу попасть в Уинтон-Холл. В одной детей использовали как бесплатную рабочую силу в прачечной, а кое-где в католических приютах монахини безо всяких колебаний наказывали за проступки, прибегая к побоям.

Больше всего жаловались те, кто оказался в лагерях Армии спасения. «Суровые лица женщин в капорах, которые заставляют нас распевать английские псалмы, лишний раз напоминают мне, почему нам пришлось покинуть Испанию, – писала Кармен подруга. – Люди в форме вынуждают нас следовать их религии! Уж больно звучит знакомо, не правда ли?»

Мерседес казалось, что часто, несмотря на все свои благие побуждения, руководители колоний оказывались не способны понять, через что прошли эти дети.

Один теплый летний день сменялся другим, и в Уинтон-Холле в общем и целом царила атмосфера довольства. Многие дети на днях получили письма от своих родных, оставшихся в Бильбао. Среди этих счастливчиков оказались и Энрике с Паломой; теперь они знали, что с их матерью, братиком и сестричкой все хорошо.

По утрам дети проводили несколько часов за уроками, но после обеда наступало время отдыха. Как-то, собравшись группой, они пытались вспомнить слова своих любимых песен и рисунок шагов из нескольких традиционных баскских танцев. Им было очень важно не забыть то хорошее, что связывало их с домом. Несколько дней все репетировали, пока не выверили каждое слово, не отточили каждое движение. Они выступят перед сэром Джоном, леди Гринэм и миссис Уильямс, если им это будет интересно.

В тот вечер после ужина они устроили представление. Даже леди Гринэм расщедрилась на аплодисменты. Сэра Джона так и распирало от восторга.

– Изумительное выступление, – сказал он Кармен. – Просто изумительное.

– Спасибо, – просияла она.

– У меня тут возникла идея! Думаю, вам стоит устроить представление в деревне!

– Ох, какое там, – ответила Кармен. – Мне кажется, дети будут слишком стесняться.

– Стесняться? – воскликнул сэр Джон. – Вот уж какими-какими, а стеснительными их не назовешь!

– Хорошо, я поговорю с ними об этом попозже, – сказала Кармен, не желая отмахиваться от его предложения. – Как вы думаете, люди согласятся за него заплатить?

За последние несколько недель она уяснила, что денег на их содержание было отчаянно мало. Несмотря на то что Комитет помощи баскским детям вел активную кампанию по сбору пожертвований, британская общественность не сказать чтобы была готова раскошелиться ради детей, которых причисляла к стану коммунистов. Поэтому в каждой колонии беженцы придумывали разные способы подзаработать.

Сэр Джон оказался прав. В тот же вечер дети единодушно проголосовали за то, чтобы выступить перед публикой, если это получится устроить.

– Но у нас только три танца и пять песен, – высказалась одна из старших девочек. – Не мало ли, если мы хотим продавать билеты на представление?

Дети одобрительно зашептались: этого и правда может быть недостаточно. Мерседес решительно выдвинула еще одно предложение.

– Я могла бы станцевать, – сказала она. – Фламенко они тоже вряд ли когда-нибудь видели.

– Это, безусловно, сделало бы нашу программу куда разнообразней, – согласилась Кармен, знавшая о прошлом Мерседес. – Но кто будет тебе аккомпанировать?

– Ну, гитариста здесь не сыскать, – нарочито легкомысленно заметила Мерседес, – но я могла бы научить вас хлопать в ладоши в нужных ритмах.

В полумраке вскинулись вверх несколько рук. Энтузиазма явно хватало.

– А у меня вот что есть, – послышался голос с кровати, стоящей в дальнем углу комнаты.

Это была Пилар. Все обернулись, услышав ровное щелканье кастаньет. Звук напоминал стрекот цикады, и в этот жаркий вечер им почти показалось, будто они дома. Пилар играла на кастаньетах лет с трех-четырех и к своим четырнадцати годам владела ими с поразительным мастерством.

– Отлично, – сказала Мерседес. – Теперь мы покажем им настоящее представление.

Труппа уже разрослась до двадцати танцоров; три дня все лихорадочно репетировали. Те, кто не был занят в танцах, рисовали афиши, а сэр Джон развесил их потом по деревне.

К большому неудовольствию леди Гринэм, Мерседес репетировала в холле: там полы были достаточно крепкими, чтобы выдержать силу ударов ее ног. Чтобы поглядеть на нее, девочки садились на ступени лестницы и подсматривали через балясины. Они никогда не видели ничего подобного и были совершенно ею заворожены. От восхищения дети хлопали в ладоши и топали ногами всякий раз, когда она останавливалась передохнуть.

Пилар сидела в конце холла. Сначала она потихоньку отбивала ритм ладонями, стараясь точно его поймать, а потом, так чтобы этого никто, кроме нее, не слышал, закрепила результат на кастаньетах. Только убедившись в том, что все у нее получалось как надо, Пилар выдвинулась поближе к Мерседес и начала ей аккомпанировать. Девочка использовала все возможности кастаньет, заставляя их то издавать трели, то петь, то щелкать, то трещать.

– У тебя замечательно получается, Пилар, – восхитилась Мерседес.

Она никогда еще не слышала такой выразительной игры на кастаньетах.

В вечер выступления в деревенском клубе не осталось свободных мест. Кто-то пришел из чистого любопытства – посмотреть на этих «маленьких смуглых ребятишек», как их описывал Комитет помощи баскским детям. Для них это было сродни походу в зоопарк. Другие пришли от нечего делать. В английских деревнях не густо с развлечениями.

Баскские танцы очаровали публику. Миссис Уильямс ухитрилась раздобыть где-то подходящие ткани, и девочки сами соорудили себе костюмы: красные юбки, зеленые жилетки, черные фартуки и простые белые блузки. Они танцевали с куражом, с задором. Публика рукоплескала и просила повторить на бис.

Песням тоже удалось околдовать публику. Нежные голоса, слившись в один, пропели «Анда дисьендо ту мадре» , и сердца даже самых черствых зрителей растаяли. Мерседес, ожидавшая своего выхода за кулисами, почувствовала, как к горлу подкатил комок, когда они протянули то последнее слово, «мадре» . Они находились так далеко от своих матерей, и все же большинство из них проявляли необыкновенную смелость.

Мерседес закрывала программу. Трудно было представить себе что-то более противоположное наивной простоте баскских танцев, чем фламенко. То, что она показала тем вечером, даже близко не напоминало те бездушные выступления, которые девушка давала на пути к Бильбао. Сюда, в этот зал с протекающей крышей и публикой из англичан, сидящих с непроницаемыми лицами, она принесла всю свою боль и тоску. На ней было красное платье в горох, которое ей много месяцев назад подарил хозяин бара. Мерседес с тех пор прилично прибавила в весе, и сейчас оно идеально облегало ее вновь обозначившиеся округлости.