Виктория Хислоп - Возвращение

Конча тогда поняла, что ей всегда будет тяжело видеть своего сына на арене и что сколько бы его выступлений она ни посмотрела, ее всегда будет мучить дурное предчувствие, что ее красивого, стройного сына забодают насмерть. Она терзалась этой мыслью. Время от времени Пабло пытался приободрить ее, приводя статистику, согласно которой редкий тореро встречает свою смерь на арене, но у него не выходило развеять ее страхи.

Через несколько месяцев после провозглашения Республики началось некоторое отрезвление от иллюзий. В скором времени все разговоры в «Эль Баррил» сводились к обсуждению слухов о том, что в среде левых назревали расколы; раздавалось ворчание, что социалистическому большинству в республиканском парламенте не удавалось покончить с нищетой так быстро, как они это обещали. 1931 год даже еще не закончился, а уже вовсю происходили столкновения между органами правопорядка и протестующими рабочими, которые считали, что их интересы игнорируются.

Была уйма тех, кто жаждал возвращения к власти узкого круга богачей, многие ненавидели новый либерализм, виня его в волне попустительства, которое им было трудно стерпеть. В течение нескольких последующих лет они при каждой удобной возможности выступали против Республики. Новое правительство вмешивалось в дела католической церкви и накладывало ограничения на проведение религиозных процессий и празднований, благодаря чему быстро утратило расположение консервативных кругов. Такая политика воспринималась как серьезная угроза традиционному образу жизни. С открытием новых, светских школ пошатнулось и могущество Церкви, которая объединилась теперь с землевладельцами и богатеями в неприятии нового режима и сетовала с ними о потере их неоспоримой власти.

Разногласия начали возникать даже внутри самого правительства, чем не преминули воспользоваться те, кто был заинтересован в его свержении. В начале 1933 года на волне беспорядков, прокатившихся по провинции Кадис, группа анархистов осадила пост гражданской гвардии в городке Касас-Вьехас и провозгласила либертарный коммунизм, что неизбежно привело к столкновению.

– Но разве все эти люди не должны быть на одной стороне? – удивлялась Конча. – Не понимаю я этого. Если они передерутся между собой, мы вполне можем вернуться назад, к диктатуре! – Она заглядывала Антонио через плечо, читая заголовки свежих газет.

– Это в теории, – ответил он. – Не уверен, что эти работяги чувствуют, будто правительство на их стороне. Большинство из них уже с год сидит без работы.

Антонио был прав. Эти голодающие «революционеры» находились на грани отчаяния, еле-еле сводя концы с концами попрошайничеством, браконьерством и надеждами на случайную подачку. Объявление о повышении цен на хлеб наконец подтолкнуло их к решительным действиям.

С каждым следующим днем новости становились все хуже. Из Кадиса прибыли подкрепления гражданской гвардии, то есть жандармерии, и штурмовой гвардии, чтобы подавить мятеж. Они окружили дом шестипалого анархиста по прозвищу Сейсдедос, и в конце концов был отдан приказ сжечь здание. Часть анархистов погибла в огне, остальных, тех, кого уже успели арестовать, хладнокровно расстреляли.

– Какое зверство! – заметил Игнасио, увидев сообщение о том, что в ходе этой карательной операции погибла дюжина человек. – О чем только думает правительство?

Игнасио не принадлежал к тем, кто безоговорочно примкнул к крестьянам и революционерам, но для людей его толка, которые не поддерживали находившееся у власти республиканское социалистическое правительство, это происшествие послужило прекрасным поводом выступить с критикой премьер-министра Мануэля Асаньи. Оно потрясло страну, и правые тут же сообразили, как сложившуюся ситуацию можно повернуть себе на пользу, и быстро обвинили правительство в варварской жестокости.

– Думается, дни коалиции сочтены, – сказал Игнасио тоном человека простодушного, но сведущего, зная, что это вызовет раздражение у старшего брата.

– Это мы еще посмотрим, так ведь? – откликнулся Антонио, полный решимости не выйти из себя.

Братья нередко сталкивались лбами, и предметом их разногласий все чаще становилась политика. С точки зрения Антонио, Игнасио не имел твердых убеждений, он просто любил беспорядки. Иногда с ним не было смысла спорить.

Во время выборов, состоявшихся в конце 1933 года, Антонио отчаянно надеялся на то, что либералы удержатся у власти. К его огорчению, большинство в правительстве получили консерваторы, и теперь все проводимые левыми реформы оказались под угрозой. Раздраженные роптания вылились во взрывы недовольства. Устраивались забастовки и протесты. В среде как социалистов, так и фашистов зарождались молодежные движения, и высоко политизированные ровесники Антонио находились в авангарде как с одной стороны, так и с другой.

В следующем году ситуация ухудшилась, и в октябре 1934 года левые предприняли неудачную попытку устроить всеобщую забастовку. Попытка провалилась, но вооруженное восстание в Астурии, угледобывающем регионе на севере страны, продлилось две недели и имело далеко идущие последствия. Деревни подверглись бомбардировкам, прибрежные городки – артобстрелу.

Центр событий находился далеко от Гранады, но семейство Рамирес внимательно следило за их развитием.

– Вы только послушайте, – возмущенно воскликнул Антонио, читая свежую газету. – Они казнили нескольких зачинщиков!

– Почему это тебя удивляет? – отозвался Игнасио. – Нельзя допускать подобные вещи.

Антонио решил пропустить это мимо ушей.

– Так этим левым и надо за то, что палили церкви! – продолжал Игнасио, вознамерившись все-таки добиться от брата какой-нибудь реакции.

Иностранные легионеры, которых призвали в Испанию, чтобы разобраться с ситуацией, были ответственны не только за казнь нескольких зачинщиков, но и за убийства невинных женщин и детей. Большие площади важнейших городов региона, Хихона и Овьедо, подверглись бомбардировке и были выжжены.

– Мама, посмотри на эти снимки!

– Знаю, знаю, уже видела. Тут и без слов все ясно…

Уничтожением зданий все не ограничилось. Теперь жестоким репрессиям подверглись люди. Тридцать тысяч рабочих оказались за решеткой, и пытки в тюрьмах стали обычным явлением. Социалистическая пресса молчала.

Атмосфера в стране переменилась. Даже в «Эль Баррил», где Пабло с Кончей делали все возможное, чтобы не выказать ненароком симпатий одной из политических партий, начинало проявляться недоверие, зарождавшееся между людьми. Некоторые посетители открыто поддерживали социалистов, другие всячески приветствовали приход в правительство консерваторов, и вражда между ними время от времени вспыхивала с новой силой. Обстановка в баре претерпела едва заметные изменения. Было похоже, что золотым денькам Республики приходит конец.