Виктория Хислоп - Возвращение

В пятнадцать лет Игнасио бросил школу. Он с самого своего рождения рос настоящим шалопаем, и родителям непросто было с ним управиться. Классические правильные черты лица – миндалевидные глаза, породистый нос и рот, какие встречаются только на картинах, – делали его похожим на недосягаемое божество, хотя вел он себя далеко не как святой, по большей части даже и не как человек вовсе. В детстве часто проглядывало в нем что-то животное, да он и в самом деле был силен как вол и, выйдя наконец на арену, чтобы выполнить предначертание неотвратимой судьбы, стал достойным соперником быку.

Крепкого телосложения, но с узкими бедрами, Игнасио был словно создан для того, чтобы носить костюм матадора: расшитую каменьями куртку, известную как трахе де лусес [36] Букв .: сияющий костюм (исп.). , и узкие, туго обтягивающие ягодицы, бедра и икры короткие брюки. К девяти годам он заслужил прозвище Эль Арроганте, или Гордец, которое останется с ним на всю жизнь и с которым он будет участвовать в корридах по всей Испании. Он провел последние три года, почти неотступно следуя за одним из матадоров Гранады, посещая его бои и наблюдая за тем, как он отрабатывает свои повороты с воображаемым быком, совсем как он сам в детстве.

Если бы Эмилио когда-нибудь и заимел прозвище, его бы, наверное, прозвали Эль Калладо, или Молчун. Он был полной противоположностью своему спесивому и самодовольному старшему брату Игнасио, но, когда изредка нарушал свое затянувшееся молчание, в глубине его чувств сомневаться не приходилось. Вселенная Эмилио ограничивалась расстилавшимися неподалеку лугами Веги с одной стороны и кварталом Сакромонте с другой, и он не испытывал никакого желания узнать, что творилось за его пределами: для Эмилио весь мир был заключен в гладком стройном корпусе самого ценного его достояния – медового цвета гитары фламенко.

Эмилио был самым высоким из братьев. А еще самым бледным и щуплым. Словно деревце, что тянется к свету, Эмилио обогнал других мужчин в семье в росте, но уступил им в ширине плеч и весе.

В отличие от Игнасио, который постоянно пропадал на улице, играл в футбол и, бывало, исчезал куда-то с друзьями до поздней ночи, Эмилио обычно можно было найти на мансарде их дома. Там он просиживал часы напролет, согнувшись, как горбун, над своей гитарой, царапая о черепицу спину и наигрывая сильными пальцами что-нибудь тоскливое. В свете, чтобы считывать ноты с листа, он не нуждался совершенно: музыка целиком и полностью рождалась у него в голове. В полумраке той мансарды он крепко жмурился, так чтобы в глаза не попало ни лучика света.

Если кого-то и привлекала его игра, заставляя подниматься по узкой лестнице на самый верх, он редко замечал чужое присутствие, продолжая перебирать струны, окутанный волнами пленительных звуков, заключенный в кокон восторженного творческого вдохновения. И никто ему не был нужен. Незваные гости старались поскорее удалиться, чувствуя вину за вторжение в его личное пространство.

Эмилио не обладал честолюбием Антонио или Игнасио, что было, в общем-то, даже к лучшему, поскольку родителям в баре рано или поздно понадобится смена, и едва он дорос до барной стойки – загадал, чтобы эта работа выпала именно ему. Все, чего он хотел, – это остаться в Гранаде. Его истинной страстью была гитара. Играть его учил один из посетителей, старый цыган по имени Хосе, и, хотя старик умер, когда Эмилио не исполнилось и двенадцати, основные техники фламенко мальчик усвоить успел. Он оттачивал их, пока не сравнялся в мастерстве со звездами Сакромонте.

Он уже понемногу подыгрывал сестре, когда родители разрешили ей выступать перед зрителями. Более того, единственным человеком из числа тех, кто взбирался к нему по лестнице и чье присутствие Эмилио замечал, была его младшая сестренка. Мерседес не могла держаться в стороне, когда слышала звуки гитары брата, а он терпел интерес девчушки, чего не стал бы делать ни с кем другим.

Как и большинство маленьких девочек вокруг, Мерседес умела танцевать фламенко с пяти лет. Начинать раньше не рекомендовалось, потому что детские косточки считались слишком мягкими, чтобы выдержать мощные удары ногами. Поэтому еще в самом раннем детстве она пробиралась в мансарду и в тесной темноте под покатой крышей, поначалу сидя на полу у ног Эмилио, нащупывала ритм, отбивая его ладонями. Потом вставала и начинала энергично притопывать и кружиться. К этому моменту Эмилио мог даже открыть глаза, чтобы дать понять сестре, что не возражает против ее присутствия. Это были праздники только для двоих.

Часто можно было наблюдать, как маленькие девочки ростом всего лишь до отцовских колен выступают в частных домах на местных хуэргас , и демонстрация их не по годам зрелого мастерства быстро собирала множество зрителей. Даже если бы ее мать и переживала за мягкие косточки дочери, Мерседес никто был не указ. В той тесной мансарде она сама научилась щелкать пальцами, скручивать корпус и постукивать кастаньетами. Ее никто не учил, она просто подражала сеньоритам , которых видела, перенимала их надменные манеры, наблюдала за их шагами и как губка впитывала оглушительное неистовство их движений. Выходило это все у нее совершенно естественно, пусть и не текла в ее жилах цыганская кровь.

Конча всегда удивлялась, почему присутствие Мерседес не раздражает Эмилио, и однажды вечером, стоя внизу лестницы и слушая, она все поняла. Мерседес дополняла его музыку. Стуча каблуками по дощатому настилу и хлопая в ладоши, она брала на себя роль ударных.

До прохожих на улице иногда долетал стремительный перестук ее ног, и тогда они задирали головы, стараясь сообразить, откуда он доносится. Топот был частым и равномерным, похожим на дрожащий «р», на звук, с которым быстро вибрирует кончик приподнятого к нёбу языка.

В возрасте двенадцати лет Мерседес обладала силой и крепостью телосложения, которые через несколько лет оформятся в соблазнительные округлости. У нее было лицо сердечком, как у матери, с ямочками на щеках и подбородке и с уже обозначившейся складочкой меж бровей. Черные волосы блестящими волнами струились по спине до самых бедер.

У нее имелась лучшая подруга, Пакита Манейро, которая жила в Альбайсине. Эту парочку часто видели сидящими во дворе, где они наблюдали за тем, как прядет и ткет сеньора Манейро. Ее пальцы не останавливались с утра до самого вечера, и даже с наступлением темноты, которая ей, похоже, совсем не мешала, женщина продолжала работать над своими ковриками в подрагивающем свете свечей. Она, как виделось, тяжело зарабатывала себе на хлеб, но это был ее осознанный выбор. Пятью годами ранее у нее умер муж, и она бы запросто могла податься в попрошайки. Этим ремеслом куда быстрее добыть несколько песет, чем тем ломовым трудом, которым она теперь занималась. Пока женщина работала, две подружки танцевали перед ней, цепляясь стальными набойками за края скругленных булыжников. Пакита, как и Мерседес, любила фламенко, но она с трудом могла соревноваться с искусностью подруги.