Виктория Хислоп - Возвращение

День в конце апреля, когда сообщили новость о том, что от Герники остались только обугленные развалины, был одним из самых черных в той войне. Сидя на залитой весенним солнцем улице Мадрида, Антонио вдруг понял, что его руки трясет крупной дрожью так, что он вот-вот выронит газету. Ни сам он, ни Франсиско никогда не были в этом городе, но описание его чудовищного разрушения стало для них неким переломным моментом.

– Посмотри на эти снимки, – с комом в горле сказал он, передавая газету другу. – Только посмотри…

Молодые люди разглядывали их вдвоем и глазам своим не верили. Несколько фотографий запечатлели искореженные обломки зданий или усеянную трупами людей и животных улицу; в городе был базарный день. Больше всего их потряс снимок безжизненного тельца маленькой девочки. На запястье у нее висела бирка, словно ценник на кукле. На нем было написано, где ее обнаружили, на тот случай, чтобы родители, если они объявятся, смогли отыскать ее в морге. Более ужасающего зрелища они никогда еще не видели – ни в жизни, ни в печати.

Город подвергся ковровой бомбардировке. Самолеты, в основном немецкие и несколько итальянских, шли волнами; за несколько часов они сбросили тысячи бомб и обстреляли пулеметным огнем множество мирных жителей, пытавшихся спастись бегством. Население города понесло тяжелые потери; в охваченных огнем домах гибли целые семьи. Сообщалось о жертвах, которые, едва переставляя ноги, сквозь дым и пыль пробирались к завалам, чтобы откопать своих друзей и родных только для того, чтобы самим не пережить очередную волну бомбардировщиков. За один-единственный день не стало более полутора тысяч человек.

Зверская расправа над ни в чем не повинными людьми претила им больше, чем смерть товарищей, сложивших головы в некоем подобии равного, пусть и несправедливого боя.

– Если Франко рассчитывает победить, уничтожая все эти города, – проговорил Франсиско с ненавистью, которая с каждым поражением республиканцев разгоралась все сильнее, – то он сильно ошибается. Пока он не занял Мадрид, у него ничего нет…

Беспощадное уничтожение Герники остро отозвалось в сердцах Антонио и Франсиско, как и всех, кто поддерживал Республику, и только укрепило готовность ополченцев дать отпор Франко.

Если бойня в Гернике упрочила решимость защитников Мадрида, то население Бильбао она повергла в ужас. У жителей того городка на севере страны и тех, кто искал здесь убежища, она вызвала с трудом сдерживаемую панику. Если Франко мог вот так стереть с лица земли один город, тогда он, скорее всего, не задумываясь, поступит так же с любым другим. Массированность бомбардировок потрясла даже тех, кто испытал на себе бесконечные ежедневные налеты на Бильбао. На улицах и в очередях ни о чем другом и не говорили.

– Вы слышали, как они поступили? Дождались четырех часов дня, а когда люди повысыпали из домов, чтобы сходить на рынок, сбросили на них бомбы.

– А потом возвращались снова, и снова, и снова. И так в течение трех часов… пока камня на камне не оставили и не убили почти всех.

– Говорят, там самолетов пятьдесят было, бомбы сыпались, как горох.

– От города ничего не осталось…

– Нужно попробовать вывезти отсюда детей, – сказала Мерседес сеньоре Санчес.

– Так где ж теперь безопасное место сыскать, – ответила та. – Знала бы куда, давно бы уже их отправила.

Сеньора Санчес свыклась с положением дел в Бильбао настолько, что мысли о будущем ее даже не посещали. Вопрос выживания сводился в ее представлении не к тому, как бы уехать из города, а к тому, как пережить еще один день, и к молитвам о спасении.

– Я слышала, планируют отправить несколько кораблей, будут переправлять людей в безопасные места.

– Куда?

– В Мексику, Россию…

На лице сеньоры Санчес появилось выражение беспредельного ужаса. Она видела фотографии детей, прибывающих в Москву на поезде. Все выглядело таким чужим: транспаранты с надписями на странном, непонятном языке, пионеры, встречающие их с цветами, люди на платформах с такими непривычными, инородными лицами…

– Да мне бы и в голову не пришло отправить своих детей неведомо куда. Как у тебя только язык повернулся мне такое предлагать?

От возмущения и страха на ее глаза навернулись слезы. Она даже представить себе не могла, какие расстояния им пришлось бы преодолеть и чем закончилось бы такое путешествие. Все ее нутро говорило ей, что своих детей нужно держать рядом.

– Ну так это ведь ненадолго, – заверяла ее Мерседес. – Побудут в безопасности, пока это все не закончится, им еще и голодать не придется.

Люди теперь выстраивались в очереди, чтобы их детям выделили места на этих кораблях, и эти вереницы народа оказывались даже длиннее тех, что растягивались за хлебом. Ужасы Герники, бомбардировки мирных жителей и методичное разрушение целого города заставили каждого в Бильбао взглянуть в глаза жестокой правде: то же самое могло произойти и с их городом.

Силы, несущие столь окончательное и полное уничтожение, могли обрушиться на них и с земли, и с моря, и с воздуха, и укрыться от них – по крайней мере, в Испании – было негде. Как и многие другие родители в Бильбао, сеньора Санчес за последние несколько дней вынужденно признала, что ее отпрыскам лучше всего уехать в место побезопасней. В конце концов, говаривали, что это всего лишь на три месяца.

Более восемнадцати часов Мерседес вместе с сеньорой Санчес и четырьмя ее детьми дожидались своей очереди на подачу документов на эвакуацию из страны. Все нервничали, поглядывая на чистое пустое небо и гадая, сколько минут отсрочки у них будет между тем, как появится бомбардировщик, и тем, как прогрохочет взрыв и содрогнется земля. Они стояли в очереди за местами на корабль с испанским именем «Хабана», или «Гавана», который отплывал в Англию. Пусть сеньора Санчес эту страну себе вообще никак не представляла, женщина знала, что Великобритания значительно ближе к Испании, чем остальные предлагаемые места, и потому она сможет увидеть своих детей гораздо раньше.

После всех этих часов терпеливого ожидания наконец подошла очередь Марии Санчес доказывать, что ее драгоценных сыновей и дочерей необходимо было взять на борт.

– Сообщите, пожалуйста, какого возраста дети, – требовательно спросил служащий.

– Три, четыре, девять и двенадцать, – ответила она, указывая на каждого по очереди.

Служащий окинул их внимательным взглядом.

– А что насчет тебя? – спросил он, обращаясь к Мерседес.

– Ой, а я ей не дочь, – ответила девушка. – Просто помогаю присматривать за детьми. Я и в заявку не вписана.

Мужчина фыркнул, делая пометки в лежащем перед ним заявлении.

– Двое младших не проходят по возрасту, – сказал он, обращаясь к сеньоре Санчес. – Мы берем детей строго от пяти до пятнадцати. Двое старших могут пройти по требованиям, но сначала вам нужно будет ответить на несколько моих вопросов.