Кристина Ляхде - Мужчины и прочие неприятности

— Папа, он тут ни при чем! — стала настаивать Роза. — Была плохая погода, с этим никто ничего не мог поделать. Я среди них — единственно разумный человек.

Арво сурово посмотрел на дочь.

— Если бы ты научилась как следует вязать узлы, кнехты остались бы на месте. А теперь ушло пол-лета на ремонт бортов. Чья же в этом может быть вина?

— Давайте достанем фрукты на десерт, — увильнула от ответа Роза, — и успокоимся.

— Такова уж карта погоды, карта погоды! — огрызнулся Арво в сторону Онни, но затем в изнеможении опустился на стул, погрузился в свои мысли и, судя по всему, совершенно забыл об инциденте.

Онни, по-видимому, нервничал и долго хранил молчание, думая о чем-то неведомом: умеренная, более мягкая, завтра — теплая сухая, завтра же — теплая и сухая! Его сердце начало учащенно биться.

После еды Роза аккуратно сложила картонного Тойво и отнесла на помойку, положив в контейнер для бумаги и картона.

— Спасибо, Тойво, — сказала Роза, — за то, что ты был рядом, когда никого другого не оказалось.

Затем она повезла отца обратно в дом для престарелых.

— С таким мотором на этой лодке никуда, к черту, не доберешься!

Отец плыл по Архипелаговому морю и, раскачиваясь, двигался по направлению к креслу-качалке. Волны плескались, и паруса трещали в его голове так, что ноги могли оказаться в любой части света.

Роза помогла ему сесть.

— Папа… Мне нужно сказать тебе одну важную вещь.

Отец вцепился в подлокотники кресла-качалки, боясь в любой момент бултыхнуться в море.

— Спасибо, папа, что заботился обо мне все эти годы, — сумела произнести Роза.

Она безуспешно старалась поймать рассеянный, направленный в пол взгляд отца. Тогда она осторожно, взяв за подбородок двумя пальцами, приподняла его голову, как это советовали делать на занятиях по оказанию первой помощи.

— Ты хорошо заботился обо мне.

Это было не совсем так, но это было то, что решила сказать Роза. Те слова, что она выбрала.

— Ты никак не научишься по-человечески вязать узлы, — упрекнул ее отец.

В этом (и в этом тоже) отец был не прав. Роза сумела завязать свою жизнь большими мертвыми узлами — из-за чего их распутывание всегда оказывалось долгим и трудным.

— Сапоги полны воды, — буркнул отец.

«Теперь я могу все высказать отцу, — подумала Роза. — Или по крайней мере высказать все себе». Роза посмотрела на ноги отца. Ноги были в уютных тапках фирмы «Рейно», а вокруг тапок расплылись желтоватые лужицы.

— Пойдем в душ.

Они обошлись бы и без прощания. Распрощаться следовало бы давным-давно, еще до того, когда был поставлен диагноз. Отец был утопающим, которого больше никто не считал способным забраться обратно в лодку, обратно — в летнее Балтийское море, обратно — в солнечный Айристо 1960-х, в то время, которое когда-то реально существовало.

Нет спортивной обуви, нет обгоревшей шеи, нет золотистых волосков на руках.

И отец уже не тот, и Балтийское море уже не то. Если ты пытался, находясь в Балтийском море, полюбоваться картиной облачного неба, то оказывался с глазу на глаз с последствиями нашего образа жизни. Возможно, и была малая милость в том, что отца спасла от плавания «каша» из водорослей в голове.

Роза закрыла за собой двери дома для престарелых и задержалась на минутку на пороге, глядя на блестевший в лучах весеннего света автомобиль, внутри которого сидели, поджидая ее, две обособленные фигуры. Потом она пошла к машине, уселась на водительское сиденье, включила зажигание и поехала искать заправку с кафе. Там она купила кофе с товарным знаком «Справедливая торговля». Когда же Упи пообещал прямиком направиться пить кофе в находящуюся напротив А-клинику, Роза попрощалась.

— Берегите себя, — сказала Роза. — Завтра я оставлю машину на паркинге.

У Упи возникло желание обменяться с ней французским поцелуем.

АРОМАТ ТОЛЬКО ЧТО СВАРЕННОГО КОФЕ был божественным, датский сэндвич радовал своим отменным вкусом. Взгляд Лауры скользил по живописной поверхности Балтийского моря. В защищенном от ветра месте было по-весеннему тепло, однако вокруг форта Кристиансо плескалась бесконечная перекрестная волна. На горизонте проступал в синеве берег Сконе. Лаура глубоко вздохнула: «Как же легко было начать новую жизнь!» После того как она приняла решение, все казалось таким приятным и удобным. Даже старые кроссовки, которые до того растоптались, что стали теперь вовсе ни на что не годны.

В верхнем отделении дорожной сумки осталось пустое место. Собираясь в путь, Лаура не нашла ничего очень уж необходимого для своего путешествия. Ну да, паспорт. Кредитка. Пустой блокнот и ручка. Зубная щетка. И — ничего больше. До чего же приятно, когда берешь с собой в дорогу только рюкзак и дорожную сумку!

Лаура перебрала пустые открытки. «Остров Борнхольм»… Рядом с этим названием, помещенном в углу, на первой открытке была изображена рыбная коптильня с белыми трубами, на второй — множество парусных лодок, на третьей — датский сэндвич по соседству с запотевшей кружкой пива. Лаура написала имя Розы и адрес, который помнила наизусть.

У меня нет ни малейшего представления о том, куда я направляюсь, и это совершенно нормально.

Во всяком случае — вперед, и это главное.

Лаура взглянула на лодки, подергивающиеся на беспокойных волнах. Казалось, они, связанные друг с другом в единый шаткий лодочный плот, целиком заполнили собой гавань. Десятиметровый парусник среди них выглядел как решительный шкипер. «Лодка выучит на шкипера», — вспомнила Лаура услышанное где-то. На лодочных парусах виднелись полинявшие номера серий, и, когда какая-нибудь лодка поворачивалась на крутой волне другим бортом, Лаура могла разглядеть ее номер под финским флагом. А в небе в это время носился раздувшийся воздушный шар, похожий снизу на надувной шарик, улетевший во время Первомая.

Сверху дом выглядит как на картинке в книге сказок, как теплый фонарик в снегу. В окне кухни видна сидящая за столом семья. Отец поднимает крышку кастрюли, мать погружает в нее половник, у маленького стульчика под столом валяется Дональд Дак. Место пустует, но тарелка наполнена, потому что они пока что еще не знают, что это место останется пустым. Улыбаясь и грустя, я выбросила первый мешок с песком. Не подумайте, я не плачу! Второй. Корзина дергается и поднимается на пару метров вверх, ветер благоприятен. «Тссс», — говорит воздушный шар, и дом начинает уменьшаться. Ветер обдувает меня, и слезы высыхают раньше, чем успевают скатиться вниз по щекам. Так долго. Так долго. Из меня так ничего и не вышло. Ничего.

Лаура написала на открытке Розе еще кое-что:

Сперва нужно было бы иметь жизнь-разминку, чтобы не потратить на никчемные занятия эту, единственную.