Эрик Нойч - Мир на Востоке

— Верно, верно, — крикнула Минна из соседней комнаты, хотя и слушала их вполуха — смотрела старый фильм с Тео Лингеном.

— Как ты это себе представляешь? — спросил Моосшвамм. — Средств-то нет… Разве ты не понимаешь, что социализм не может дать все сразу? Сначала надо провода провести, а потом уж свет зажигать. — Ханна вспомнила, что он по профессии электрик. — Есть более важные проблемы у республики. Мы не можем сейчас ничего требовать.

— Так ты мне прямо скажи: будешь проводить партийное собрание по этому вопросу или нет?

— Разве ты не знаешь, что у нас теперь по плану совсем другая тема? Московское совещание… Борьба двух противоположных общественных систем… — Менне как раз готовился к докладу.

— А то, что мы который уже год грязь месим?.. И даже вымыться как следует не можем, воды нет… Это тебя не интересует?

— Еще раз тебе говорю: оставь эти глупости. Мы должны думать о более важных вещах.

— Что может быть важнее заботы о людях?

— Сразу видно, что ты не член партии, Ханна. И сознание у тебя еще отсталое.

— Значит, вы, коммунисты, так же относитесь к людям, как когда-то социал-демократы…

— Ханна! — Он стукнул кулаком по столу, загремели чашки. — Это твое заявление я могу расценить только как вражескую пропаганду!

На том разговор и кончился, визит к Моосшвамму ничего не дал. Ханна долго думала и решила, что должна организовать жителей Лерхеншлага другим образом. За асфальтированную дорогу, за то, чтобы не вязнуть по уши в грязи во время затяжных дождей, она была уверена, выскажутся все. Но как собрать всех вместе и как сделать так, чтобы к ней прислушались? Она посвятила в свои планы Лизхен, директора кооперативного магазина, и они решили созвать общее собрание всех членов потребительского кооператива, которыми были большинство жителей поселка. Было объявлено, что речь пойдет о процентах скидки, и так как такого рода вопросы обсуждались часто, то никто не заподозрил подвоха. Даже Моосшвамм и Функе ни о чем не догадались… Ханна с Лизхен хорошо понимали, что только так они и смогут всех собрать — раз речь идет о деньгах, прибегут даже больные и калеки.

Они не ошиблись. Зал в поселковом Совете был битком набит. Люди шумно рассаживались, переговаривались, сердито обсуждали, сколько еще урежут от обещанных трех процентов.

— Давай, Ханна! Выпускай кота из мешка! — раздавались крики. — А то нам из вашего кооператива и выйти недолго… Будем у Воннигкайта покупать. Он вон даже апельсинами торгует…

— Об этом-то и пойдет речь, дорогие сограждане. — Ханна, маленькая, худенькая, стояла за широким столом в центре зала. Несмотря на совершенно седые волосы, в шестьдесят шесть лет ее никто не мог бы назвать старухой. Но и подозревать в ней ту энергию, с какой она взялась за дело, никто не подозревал. — Я собрала вас здесь сегодня не из-за скидки и не из-за процентов, они останутся как есть. — Ханна загрубевшими от работы руками нервно теребила кружевной воротничок коричневого бархатного платья, которое она надела ради такого случая. — Дело в другом: нам нужна новая хорошая дорога. Чтобы нас могли регулярно снабжать продуктами, в том числе и апельсинами. Чтобы водители не поворачивали обратно с полпути, думая, что попали в ад. Я написала письмо, и под ним каждый может поставить свою подпись, кто согласен со мной.

Когда Ханна прочла текст письма, люди громко зааплодировали.

Менне Моосшвамм был вне себя от ярости, даже скрежетал зубами — свидетелем тому был сидевший рядом с ним Функе. Эта чертова баба обвела вокруг пальца не только его — партию! Кто, интересно знать, тут ведущая сила? Какие-то макаронные тетки! Ну, погоди же, вы мне еще за это ответите.

Однако ничего сделать он не смог. Функе решительно поддержал Ханну и объяснил Моосшвамму, что если ветераны не хотят начисто утратить в поселке свой авторитет, они должны, нравится им это или нет, поддержать Ханну Штейнхауэр.

Наконец наступил день, когда Хёльсфарт решил зарезать свою свинью. Это была суббота, ясный, морозный январский день — погода лучше не придумаешь. К рассвету, когда на светлеющем небе еще мерцали звезды, все собрались во дворе у Ханны. Зарезать свинью — дело не простое, предстоял напряженный день, а вечером большой праздник с роскошным угощением для всех, кто вызвался помочь.

Свинья весила больше четырех центнеров. Эрих тогда действительно сделал удачную покупку, а его теща приходила каждый день и в высшей степени усердно занималась откормом.

Эрих, Халька и Ахим приехали в Лерхеншлаг еще накануне.

Нужно было хорошенько подготовиться к завтрашнему дню, достать необходимые инструменты, утварь, помыть давно заброшенную летнюю кухню, как следует выдраить котлы, в которых предстояло варить колбасу. Ульрика и Юлия должны были приехать из Айзенштадта утренним поездом.

— Я все равно не смогла бы при этой сцене присутствовать, спряталась бы где-нибудь, — сказала Ульрика.

Ахим прекрасно ее понимал. Она не хотела вспоминать страшную сцену, когда на ее глазах забивали косулю.

Пригласили и Франка Люттера. Даже Дипольд обещал приехать к вечеру. Эрих пригласил его, когда ходил подписывать заявление на три дня в счет отпуска:

— Если любишь свинину, Фриц, и тебе надоела безвкусная колбаса из нашего гастронома, приезжай, мы будем рады.

А Ханна с самого начала отказалась помогать.

— Я от козы избавилась не для того, чтобы себе новую заботу на шею повесить. Делайте, что хотите, — говорила она, — летней кухней, пожалуйста, пользуйтесь, только потом все уберите, чтобы порядок был. В последний раз мы свинью резали во время войны, когда Роберт уже с постели не вставал.

Когда появились Ульрика с Юлией, все было кончено.

— Ну, наконец-то, — недовольно бросил Ахим, — давайте скорей, нам каждая пара рук дорога.

В ответ Ульрика только показала ему язык, за что тотчас получила замечание от Юлии:

— Мамочка, так делать нехорошо.

— Вместо того чтобы ворчать, лучше посмотри, кого я вам привезла.

Вероятно, Франка Люттера, подумал Ахим, вечно он опаздывает. Но тут из-за спины Ульрики выглянул какой-то человек, одетый в серую форму народной армии. Он по-военному щелкнул каблуками, приложив руку к козырьку фуражки, из-под которой торчали красные, замерзшие уши.

— Курсант Хёльсфарт по вашему приказанию прибыл.

Ответом было общее ликование. Никто, даже Эрих и Халька, не рассчитывал на то, что ему дадут отпуск. Эрих бросился к брату, но, спохватившись, остановился — он как раз был занят промывкой кишок, и руки его для объятий не годились.

— Как бы твою новенькую форму не испачкать!

Но Бернд уже стаскивал перчатки и расстегивал шинель.

— Ерунда, дайте мне скорее какой-нибудь фартук, а брюки и башмаки я потом вычищу. Мне увольнительную дали на два дня. Капитан отпустил, как услышал, что мы свинью забиваем. Надо ему только чего-нибудь вкусненького захватить.