Эрик Нойч - Мир на Востоке

И Халька принялась рассказывать о себе, откровенно и беспощадно. Из ее сбивчивых слов Ульрика узнала и о ее давней сексуальной неудовлетворенности, и о невнимании Эриха, всецело поглощенного заводскими делами и работающего на износ, и о ее тщеславном желании стать мастером вопреки воле мужа, который, будучи простым рабочим, воспринимал это как удар по своему мужскому честолюбию, сам же, однако, ничего не предпринимал для своего профессионального роста… Да, она во многом виновата, но, с другой стороны, она тоже личность и тоже хочет чего-то добиться в жизни. Для этого ей нужно понимание, но у Эриха она его не нашла, зато — даже если потом поняла, что ошиблась, — нашла у другого…

Ульрика слушала Хальку и разглядывала ее. Им подали кофе и шварцвальдский вишневый торт, обильно посыпанный шоколадом. На Хальке было какое-то блеклое платье, придававшее ей аскетичный вид. Глаза ее горели, говорила она с болью и вместе с тем радуясь, что может наконец излить душу. Она начала вспоминать прошлое, искать истоки своего разлада с Эрихом, не жалея себя и ничего не приукрашивая. Разволновавшись, она заговорила громко, настолько, что Ульрика была вынуждена попросить ее быть потише, поскольку за соседними столиками на них уже начали оборачиваться.

— В жизни ничего не бывает просто так, — продолжала Халька. — Грот появился у меня не случайно, не мог не появиться.

— И все равно я не понимаю, что же тебя в нем привлекло?

— Если честно, то, наверное, любопытство. А еще… Как женщина я была польщена тем, что меня так страстно желает мужчина — совсем не так, как муж. Насколько он был нежнее, чем Эрих…

— Да, но этим мужчиной двигало лишь удовлетворение собственной страсти.

— А каким мужчиной двигает что-то другое?

Халькины слова покоробили Ульрику. Она и в мыслях не допускала, что сама она могла представлять для мужчины чисто плотский интерес. Нежность, общие интересы, взаимное уважение — вот чем была наполнена их жизнь с Ахимом, и это было для нее в браке главным.

— Но признайся, — после паузы сказала Халька, — неужели тебе никогда не хотелось изменить Ахиму, почувствовать вкус свободы, просто узнать новые ощущения?..

В это самое время всего через несколько переулков отсюда их мужья говорили на ту же тему. Юлия, на радость отцу, наконец перестала хныкать и, казалось, уснула.

Эрих рассказывал Ахиму, какие душевные муки ему пришлось изведать после того, как Люттер форменным образом донес на Хальку. Ахим понимал его.

— Не думай, — говорил он, — будто и у нас с Ульрикой все было гладко. Все, что ты сейчас рассказывал, мог бы повторить и я, и в тех же выражениях. Я отлично знаю, каково это, когда невозможно больше вместе находиться под одной крышей, когда гложет бесплодная ревность, когда земля уходит из-под ног. Мне тоже, как и тебе, хотелось рыдать.

Он стал вспоминать историю разрыва с Ульрикой, и тут Эрих почувствовал, что в успокоении нуждается не он, а его друг.

— Ахим, дружище! В чем ты ее упрекаешь! Ведь это все было, когда вы думали, что больше никогда не встретитесь!..

— Нет, — ответила между тем Ульрика на Халькин вопрос. — Нет. Быть может, я в таких вещах — как бы это поточнее выразиться? — слишком старомодна, но меня бы просто вытошнило от отвращения, если бы меня обнял какой-нибудь другой мужчина, кроме Ахима. Знаешь, я ведь педагог, а стало быть, немного и психолог, так что вижу мужчин насквозь. Любовь для меня — самое святое, и ради любимого я готова на все. Я могу принадлежать лишь одному человеку, так же как и для него не должно существовать никого, кроме меня.

— Ты просто недостаточно сексуальна.

Хотя вокруг них сидели люди, Ульрика не могла удержаться и расхохоталась.

— Вот глупышка! «Недостаточно сексуальна»! И ты употребляешь это идиотское слово — лишь бы не отстать от моды. Кстати, я почти не сомневаюсь, что его придумали не женщины, а мужчины, какие-нибудь сутенеры, торгующие живым товаром. Если ты подразумевала под этим словом нежность, обаятельность, страстность, то со мной все в порядке. Но скажи, приходилось ли тебе когда-нибудь слышать, чтобы слово «сексуальный» относилось к мужчине? Если да, то наверняка к эдаким суперменам, у которых на физиономии ноль интеллекта и от которых лично меня просто воротит.

Когда к их столику подошла официантка, Халька сказала:

— После этого торта так сладко во рту — может, возьмем коньячку? Я угощаю.

— Ну, если тебе так хочется…

— Я всегда тобой восхищалась, Ульрика, тобой и твоей семьей. Она казалась мне образцовой. Теперь я понимаю почему.

— Знаешь, что я тебе скажу, Халька? Порой в перепрофилировании нуждаются не только заводы, но и люди. Подумай об этом.

Им принесли коньяк, но долго рассиживаться они не стали, выпили, расплатились и ушли, поскольку кафе уже начали заполнять завсегдатаи, бросавшие сальные взгляды на двух интересных женщин. Пока они шли к выходу, какой-то пижонского вида молодой человек свистнул Ульрике: «Эй, малышка, иди ко мне!»; вместо ответа она покрутила пальцем у виска. Халька узнала в нем того самого геодезиста, что увивался вокруг Азалии на достопамятном вечере по случаю Дня республики.

На улице валил снег, и они подняли воротники. Дойдя до Ульрикиного дома, увидели, что в гостиной горит свет.

— Наверное, сидят наши муженьки, за жизнь разговаривают, — сказала Ульрика. — Вот что. Поднимись-ка ты со мной. В моем присутствии Эрих тебе слова худого не скажет.

— Ты с ума сошла! — замотала головой Халька. — Зачем мне нужна эта пытка — умирать со страху и со стыда?! Лучше я пойду домой. Знаешь, поначалу хуже всего было сидеть в пустой квартире, а теперь даже приятно. Я хочу побыть наедине с собой.

Тем временем Эрих спрашивал Ахима:

— А ты не волнуешься, что Ульрики до сих пор нет дома? Время-то — девятый час. Ты не допускаешь мысли, что она могла зайти в какой-нибудь бар, ну хоть в ту же «Жемчужину Заале»? Туда многих тянет…

— Дуралей! — воскликнул Ахим. — Она туда сроду не пойдет. Сам посуди, что ей делать в обществе пенсионеров, собирающихся там после обеда? А чтобы провести приятный вечер, так на то у нее есть я. — Несмотря на бодряческий тон, в голосе его, однако, чувствовалась некоторая неуверенность. — Надеюсь, что по дороге с ней ничего не стряслось. Хотя всякое бывает… Ты не помнишь, когда здесь было последнее нападение на женщину?

— Лет десять назад. Один рабочий из Саксонии отличился. Ребята его потом так отделали, что от него живого места не осталось.

В этот момент они услышали, как во входной двери повернулся ключ.

За дни, проведенные у Штейнхауэров, Эрих несколько воспрянул духом, обрел внутренний покой, так что возвращение Клейнода в его бригаду уже не вызывало у него того горячего протеста, что раньше. Конечно, все в бригаде знали историю Клейнода, и все же Эрих счел необходимым еще раз описать им во всех подробностях инцидент в Берлине, когда тот был задержан при попытке нелегального перехода границы и доставлен к нему для опознания.