Татьяна Виноградова - Непростые истории 3. В стране чудес

– А он меня спас да домой принёс. Красивый такой. Краше его на свете нету. Когда вырасту, замуж меня за него отдашь?

– Да кто ж он? – выдохнула Марьяна, благодаря в душе спасителя нежданного.

– Не знаю. Только за него одного пойду. Волосы у него чёрные, а глаза зеленью да серебром светятся…

Слухи об озере нехорошие пошли. Говорили, русалки там завелись да изводят всех, кто им попадется. Из соседних сёл много народу утопло, но странно – Марьянину-то деревню беда стороной обходила. Перепугалась баба, да смолчала. Работы много, пустым ли голову занимать? Только не выходило забыть о спасителе Любомирином. Чудить дочка начала.

Бывало, ночью тёмной выйдет во двор, к плетню прислонится, так и стоит, на месяц любуется.

Мать за ней эту странность и приметила. Проснулась ночью, словно толкнул кто – глядь – нету Любомиры! Рванула из избы, а дочка на крылечке сидит, на небо смотрит, разговаривает. И ветер свистит. А как подошла к ней Марьяна, так ветер и стих.

– С кем ты говоришь, доченька?

– Со своим суженым, – отвечает девочка, а щёки как маки на лугу рдеют.

– Откуда ж он выискался-то? – спрашивает Марьяна, а саму холод волной пробирает – словно в стужу лютую на мороз выскочила. Нету ж рядом никого.

– Он с месяца ко мне спускается, – говорит Любомира. – Волосы у него чёрные, как ноченька. А глаза не то серебром, не то зеленью отливают.

Страшно напугалась мать. К знахарке местной долго дитя водила, и как муж не прознал? Строгий Трофим у неё был, дюже строгий. А Любомира там и прижилась, у травницы-то. Помогать ворожее вместе с матерью стала.

Бедная Марьяна всё для знахарки делала, что та ни попросит – лишь бы Любомирку родненькую спасти, злые силы от неё отвести. Сживут же люди со свету, коли прознают. Сживут… Не любят в деревне ничего такого, ой, не любят… Была одна девка – скотину заговаривала, когда хворь какая нападала. И ту не пощадили, а вроде ж доброе дело делала. Одну знахарку только в деревне и терпели. Боялись.

Что про Любомиру говорить… Любила мать дочь свою больше всего на свете. У других-то баб по семь-девять детишек по двору бегали, у нее же одна доченька только. Так судьбина злая распорядилась. Второго ребеночка ждали, да заболела Марьяна сильно. На том всё и закончилось. Долго её знахарка выхаживала. Выходила. Только не женщина она теперь. Хорошо, хоть Трофим не бросил. Так и жили, с одним дитятком.

Любомира росла-росла, расцвела – не было краше в деревне девицы! На ярмарку её одну мать не отпускала – лучше всех плясала дочка, ни у кого не было косы длиннее да светлее, глаз таких ни у кого нет – тёмных, глубоких, как небо в ночку беззвёздную. Ещё в детстве ведьмаркой звал её парнишка один. Сам насмехался, за волосы таскал, а другим в обиду не давал – выше был на голову ребят деревенских, да и покрепче. Любил, оказывается, её Василь, с тех самых пор. Только сам не люб был дочке Марьяниной. Матушку да батюшку почитала, а больше – никого. Но пойти за хлопца согласилась. Хороший парень, работящий. Отчего ж не пойти? Да и защитит всегда.

По осени, как урожай соберут, свадьбу сыграть решили.

Мать нарадоваться не могла, что давным-давно позабыла Любомирушка про спасителя своего озёрного. Как в невестин возраст входить стала, так реже вспоминала. А теперь и вовсе – словно не было его никогда.

Тем временем слава дурная о Чёрном озере всё ширилась, русалок теперь многие видали. Из других деревень вести горькие доносились. Добры молодцы придут коня напоить, мужики пойдут напиться, красны девицы ли – всё одно русалкам тем. Много народу в озере утопло. Страшно было туда ходить, никто не отваживался без особой нужды.

Одна Любомира не боялась, с самого детства забредала, смотрела, как русалки плещутся, да невредима возвращалась. Не обижали её утопленницы. Хохотали, ворожили – не трогали. Резвятся, шутят, а к ней не подбираются. Вдали шурудят да поглядывают. Словно запретил кто.

Сколько ни уговаривала её мать не ходить по лесу к Чёрному озеру одной – не слушала. Упрямая была. Таких трав, как Любомира, никто больше не приносил – а ведь они многим помогали. Трофим хмурился и ничего не говорил. Любил жену и дочку, как умел. Журил частенько жёнушку, а дочку словно побаивался.

Пошла как-то раз Любомира снова за травами. Да к озеру свернула.

К самому бережку подошла, ох, манит гладка водица! Словно зеркало. Тронь —пальцы не окунутся, по поверхности скользнут. На себя загляделась девушка. Да и было чего – красы же невиданной!

Помутилось озеро. А когда успокоилось, в отражении увидала Любомира, что не одна она больше. Чуть в воду не свалилась! Да не испугалась. Не из таких была.

Подхватилась с колен, выпрямилась гордо, с вызовом на молодца незнакомого посмотрела. А сердце ёкнуло да кольнуло.

Не боялась она – хотя и надо было. Вроде как знаком?.. Нет, обозналась, чужой. А вроде – совсем родной…

Парень молча стоял, глаз не сводил. Ай, хорош! Волосы ниже плеч – черным-черны, как ноченька, а очи ясные отливают зеленью да серебром. В глаза смотрит, тонкие губы в улыбке изогнулись – точно молоденький месяц серп на небе высветил. Ох, месяц!.. Снова кольнуло Любомиру в груди слева. Аж зашлось сердце девичье.

Потому что надо так, а не потому что уйти хотела, рванула прочь. Охапку трав-цветов позабыла, побежала.

Не ровен час, увидит кто! Что в деревне скажут? Хоть не волновал Василь девицу, свадьба же у неё!..

Неслась Любомира быстрее лисы, пуще зайца, скорее белки, а перед глазами парень тот, словно рядом идёт. Неслась, петляя между деревьями, натыкаясь на молодые сосенки, вот тут-то и страх закрался в сердце – вдруг заблудится? Нет же, как свои пять пальцев эти места знает.

Ветер подул. Сильный, свежий – откуда среди леса? Выскочила она на опушку, побежала по полю – ветер наперегонки летит. Сорвал ленту, вмиг косу растрепал. Волосы белый свет заслонили, а когда откинула Любомира светлые пряди, перед ней тот же молодец оказался. Он был больше ночью, чем днём, да тьмой больше, чем светом – всё это пролетело у Любомиры в голове, как молнией озарило.

Тяжело дышала она. Устала.

– Ты кто? – спросила. – Прежде тебя не встречала.

– Нездешний. А ты что же, не боишься меня? Чего не убегаешь больше?

– Нет, не боюсь! – сверкнула глазами девушка.

Ух, какие глаза! Не зря косились на неё деревенские!

А сама-то как глянула в очи зелёные, так глазоньки вниз и опустила, на вышитом невиданным узором вороте взгляд задержался. Не стерпела, снова глаза подняла – так и тянет же, и манит, что за напасть!

Смотрел парень долго на Любомиру, в глаза колдовские – полные озёра, карие, чёрные почти, а в глубине крапинки зеленоватые, так сразу и не углядишь – как топь болотная, только тёплые, такие тёплые! Смотрел да и наклонился, губами к губам прижался. Оторопела девушка, отпрянула, снова побежала что было сил – падая в высокой траве, путаясь в длинном сарафане, бежала до самой деревни и только там оглянулась – никто не гонится? Нет, лишь далеко-далеко – фигура молодца – красивого, статного, с чёрными, как смоль, волосами и глазами, что зеленью да сталью отливают. Таких она прежде не видала – парни деревни были, как на подбор, коренасты, плечисты, белобрысы, да с глазами светлыми, пустоватыми.