Юрий Козлов - Новый вор

Неужели вместо социализма феодализм? А может… рабовладение? Первобытно-общинный строй не катит. Перелесов вспомнил, что проведённые в Швеции, Великобритании и Германии исследования показали, что народы этих стран не готовы объединяться на родоплеменных принципах, чтобы противостоять сгоняющим их с земли переселенцам.

«Не гадай, — как всегда, легко прочитал его мысли господин Герхард. — Деньги до сих пор живы только потому, что нужны для оплаты работ по продлению жизни. Если вопрос бессмертия решится положительно, они исчезнут, процесс замещения в Европе резко ускорится. В мире будут две нации — мы и мясо, которое надо время от времени переворачивать. Если с бессмертием не получится, будут опробованы другие варианты. Окончательного решения пока нет. Больше никто не будет тебя учить, направлять, что-то объяснять. Никаких команд и распоряжений. Ты всё будешь делать сам, и до тех пор, пока будешь делать правильно, тебе обеспечена могучая поддержка. Такие, как ты, везде, на всех этажах, как воздух. Никаких опознавательных знаков, сигнальных огней, масонских символов, только движение к не существующей для всех, растворённой в воздухе цели. Тебе наверняка захочется употребить термин сеть , но это не сеть. Сила времени. Ты — частица этой силы. Как только потеряешь чутьё, свернёшь с пути, вернёшься туда, откуда пришёл — в мясо , которое скоро соскоблят со сковородки. Надеюсь, — прикоснулся дрожащей рукой к плечу Перелесова господин Герхард, — ты всё правильно понял. Скажи Катарине, чтобы прикатила кресло. Я хочу на свежий воздух».

Чёрными избами, холодным ветром, плевками осеннего дождя и дорожными выбоинами встретила приграничная Россия министра Перелесова, объезжающего с местным начальством на микроавтобусе (он решительно отказался от представительского лимузина) будущую (указ лежал на подписи у президента) территорию опережающего развития.

Перелесов смотрел из окна на зарастающие подлеском поля, серые озёра, красно-жёлтые, теряющие листья деревья, и странное спокойствие входило в его душу подобно инъекции анестезии. Оно напоминало спокойствие Уинстона Смита из романа Оруэлла «1984», когда тот, выйдя из пыточного застенка, всей душой полюбил Большого брата . Какая, в сущности, разница, когда, как и каким образом отойдёт Латвии (или Евросоюзу) эта территория, если мясо без России и Латвий , как проницательно писал сто лет назад Маяковский, будет жариться на зачищенной мировой сковородке единым человечьим общежитьем , а единственным развлечением мясных масс будет смена позиций (перевороты) на регулируемом огне.

Было, было усталое очарование в умирающей приграничной Псковской области. Природа за окном микроавтобуса напоминала женщину на излёте красоты. Её ещё можно любить, но недолго. Господин Герхард был прав, вспомнил старшего друга и наставника Перелесов, ненависть — неправильное чувство. Мир спасёт спокойствие. Он незаметно взял за руку сидевшую рядом Анну Петровну. Рука дрогнула, но не высвободилась. Спокойствие, подумал Перелесов — это высшая и последняя стадия (без Ленина в России никуда!) предопределённости.

Она спокойно отнеслась к известию, что завтра утром он отправляется в командировку в Псковскую область и что она, Анна Петровна, нужна ему там для работы.

«Согласен, это неожиданно, — сказал Перелесов, — вы можете отказаться, я не буду настаивать. Но вы мне там действительно нужны. Поедете?»

«Нестандартное решение, — на лице Анны Петровны не было удивления, только глаза, как показалось Перелесову, стали больше и темнее. — Конечно, я поеду».

«Спасибо за понимание», — вернулся в кабинет Перелесов. Откуда она знает, подумал он. В колледже Всех Душ учили: когда потерян контроль над ситуацией и нет понимания, что делать дальше, следует принять нестандартное решение . Перелесов не мог взять в толк, как решение взять с собой Анну Петровну связано с его желанием отыскать отсутствующего по месту регистрации Максима Авдотьева.

В советское время это была турбаза для слепых. Потом долгое время — ничья. Перелесов присмотрел её пять лет назад, когда занимал в министерстве должность начальника департамента и впервые объезжал приграничные угодья. База на берегу озера ему понравилась.

Сквозь бурьян, выползшую на берег осоку, хрустящий от нападавших шишек песок, недовольное карканье отвыкших от людей ворон, провалившиеся крыши, выломанные двери, выставленные окна корпусов и домиков, он увидел чистый пляж, уходящий далеко в озеро пирс, катера, водные мотоциклы у причала, изящные коттеджи на спускающемся к озеру сквозь сосновый лес травянисто-песчаном склоне.

Он как будто на мгновение очутился в некоем психологически корректном , как выражаются дизайнеры, пространстве — в мягком кресле перед длинной стеклянной стеной (она же панорамное окно), смотрящей в озеро, сосновый лес, песок и небо с мелкими озерными чайками. Там обязательно будет камин, подумал Перелесов, ежась от пронизывающего ветра. Дело было точно такой же неприветливой, как сейчас, поздней осенью. Пробираясь сквозь осоку к воде, Перелесов потревожил огромную, с набитым зобом цаплю. Она с хрустом выломилась из прибрежных кустов, полетела, с трудом вытянув из воды опутанные водорослями длинные ноги. С питанием, судя по всему, у цапли проблем не наблюдалось. Немало умилила Перелесова и лебединая пара, белопенно плавающая вдали. Открывшаяся картина показалась ему выше, первичнее средств, требуемых на реконструкцию заброшенной базы.

Честно говоря, он не понимал, зачем слепым была нужна турбаза, да ещё на берегу озера? Но служивший там в советские времена сторожем проспиртованный, сливающийся с окружающим пейзажем дедок, заинтересованно подтянувшийся к не виданному в невельской глуши министерскому кортежу, объяснил, что здесь отдыхали не только слепые, но и слабовидящие, а они ходили и обслуживали себя сами. В каждой области, заметил облачённый во всесезонный ватник и резиновые сапоги местный пришелец, имелись такие базы, разве инвалиды по зрению не люди?

«Конечно, люди», — не стал спорить Перелесов. Он не сомневался, что дед, как и весь русский народ, исповедует принципы бессознательного социализма. Безденежный, добрый народ, подумал Перелесов, слегка отстраняясь от свистящего табачно-кислотного дыхания деда, спокойно освобождает территорию, не ропщет, боготворит любую власть. Живёт как спит, что бы с ним ни делали во сне. Никаких хлопот.

В этот момент рыбак (издали — родной брат деда) на ржавом под сгнившими досками понтоне лихо выхватил из озера сверкнувшую на солнце краснопёрку, снял с крючка, бросил, недовольно оглянувшись на перелесовскую делегацию, в прибрежный песок. Серебристая рыбка забилась на холодном песке. Из кустов выскочил длинный полудикий кот, схватил краснопёрку и был таков. Вот она, живая иллюстрация: русский народ и капитализм, проводил кота взглядом Перелесов, неожиданно перейдя в мыслях на английский язык. Тот всегда был где-то рядом, словно стерёг, когда русский неплотно прикроет за собой дверь. Кто ловит (работает) — не имеет. Кто имеет — ворует.