Юрий Козлов - Новый вор

«Well…лосипеде, — кашлянув, кивнул на демонстративно отвернувшегося, никак не отреагировавшего на проделки кота рыбака Перелесов. — Он приехал сюда на велосипеде?»

«Ты кем будешь?» — внимательно оглядел Перелесова дед.

«Начальник департамента в министерстве», — честно признался Перелесов.

«Больно молодой», — усомнился дед.

«Этот недостаток быстро проходит». — Перелесов вспомнил крепостного мужика Марея, успокоившего, прижавшего к груди маленького Федю Достоевского, когда тот заполошно спасался от будто бы гнавшегося за ним по жнивью волка.

«Везёт вам… евреям», — продолжил ознакомительную беседу дед, покосившись на недоумённо перетаптывающуюся за спиной Перелесова свиту.

«В чём именно?» — Перелесову стало интересно, какая именно сторона еврейского счастья открылась местному Марею (русскому народу) в лице приграничного деда.

«А в том, что вся Россия — инвалид по зрению, — длинно плюнул не то чтобы прямо ему под ноги, но так, что можно было это предположить, дед. — Ходит с белой палкой, в упор не видит, что вы творите», — на всякий случай отступил подальше от профессионально возникшего между ними водителя-охранника.

Не хочет прижимать к груди, вздохнул Перелесов.

«Будем восстанавливать базу!» — объявил свите и деду.

«Правильное решение! — хрипло рявкнула административная районная тётка из хвоста свиты. — Замордовали нас! Продать нельзя, только под оздоровительное учреждение. А кто, на х… возьмёт? И кто… твою мать, приедет к нам в нищету оздоравливаться?»

«Примешь сторожем? — заволновался дед. — Я тут всё знаю».

«А как со зрением? — усмехнулся Перелесов. — Не инвалид?»

«Зрю в корень! — обнаружил знакомство с афоризмами Козьмы Пруткова дед. — Да я не про тебя, — умерил оппозиционный пафос. — Телевизор — враг России, вот кто гноит глаза, невозможно смотреть!»

А ещё в тот давний осенний день псковский Марей (его звали Василий Ильич, сокращённо Василич) озадачил Перелесова неромантичной правдой о лебедях. Они как волки, сказал он, где поселятся, никакой другой живности вокруг не потерпят. Всех разгонят, изведут. Парнишка на резинке проверял сетку, кидал им мелочь, а как перестал, подкрались со спины, сбили крыльями с лодки, когда нагнулся, чуть не утоп, запутался в сетке, хорошо я здесь был, вытащил.

Ну вот, успокоился Перелесов, и волки, то есть лебеди, сыты, и люди целы.

Вернувшись в Москву, он с помощью Грибова под обещание выделить кому надо сколько надо коттеджей в райском месте на берегу чудо-озера, перевёл базу в ведение своего министерства. Перелесов так вдохновенно живописал красоты воспетой Пушкиным псковской природы, что чекисту Грибову явилась мысль самолично заняться реконструкцией базы.

«Спятил? — удивился Перелесов. — Не отобьёшь!» «Вложиться в Родину — честь для офицера и патриота! — ухмыльнулся Грибов. — А что делать? — продолжил, когда спустились из кабинета на улицу. — Всё перекрыто! Ни в один нормальный банк из-за санкций не сунешься. Любое перечисление из России ковыряют, как… проктологи. Недвижимость в Европе — только на подставных из местных, а они… мразь, кстати, если нетрадиционный, документы шустрее оформляют, чтобы не обвинил в гомофобии. К китайцам не хочу, запутают иероглифами, обдерут. Знаю, что любой проект в России — дело гиблое, но куда тратить? Только недвижимость и осталась — земля, квартиры, эти, как их, пентхаусы. Я уже сам не помню, сколько чего у меня. Нахватал в своё время, а всего один участок выстрелил — в Тверской области ушёл под скоростную магистраль».

Привёл базу в порядок, точнее, снёс старую и построил под ключ новую, немецкий концерн, заключивший миллиардный контракт с правительством России на монтаж и эксплуатацию свиноводческих комплексов, призванных обеспечить вымирающий русский Северо-Запад свининой, а заодно дать работу спивающемуся местному населению. Немцы важничали и упирались, пока Перелесов не выманил их из областной юрисдикции в подконтрольную министерству приграничную зону (территорию опережающего развития) снижением налогов и послаблениями в экологии. Решающей, упавшей на весы гирькой стало обязательство принимать на турбазе… слепых, которых на Псковщине обнаружилось даже больше, чем прежде. Причём вовсе не по вине гноящего народу глаза телевизора, как утверждал Василич, а из-за употребления ядовитых спиртосодержащих жидкостей. Кто-то сразу умирал, кто-то лишался разума, но некоторые, ослепнув, выживали. Проект, получив одобрение Всемирной организации здравоохранения, быстро прошёл согласование в Европейской комиссии по инвестициям, и дело пошло.

Перелесов сам ездил с архитектором на берег озера, объяснял, что, где и как делать. Собственно, его интересовали два объекта: конференц-корпус со стеклянной панорамной стеной-окном, барной стойкой и камином, и небольшая (в отдалении от основных построек) рубленая русская баня (не сауна!) с мостками, откуда можно прыгать в озеро. Если в корпусе у панорамного окна, где он собирался отдыхать в мягком кресле, прислушиваясь к свисту ветра и плеску волн, Перелесов не возражал против присутствия других людей, баней он собирался распоряжаться единолично, пускать в неё только тех, кого хотел. За баней следил открывший Перелесову лебединую истину Василич. Оформленный охранником, он нёс службу с достоинством бессознательного социалиста, в общем-то не возражавшего быть немного крепостным.

За невысоким и тщедушным Василичем ходил по пятам огромный чёрный терьер со спутанной чёлкой и напоминающей (когда зевал) красную, в обрамлении крокодильих зубов яму пастью. Терьера с нетипичным для здешних краёв именем Верден (неужели в честь знаменитого сражения Первой мировой войны?), по словам Василича списали из охраны Великолукского мясокомбината за покус пьяного прапорщика, а ещё раньше с питерской таможни, видимо, за покус контрабандиста. За два покуса служебной собаке полагался расход , о чём Перелесову не уставал напоминать нанятый немцами в соседней Белоруссии — до неё от базы было двадцать километров — прораб. Немцы, неплохо изучившие Белоруссию за годы двух мировых войн, не без оснований полагали, что там народ честнее, а расценки на стройматериалы дешевле. Может быть, белорусский прораб и был честнее и трудолюбивее русского аналога, но собак точно боялся больше. Верден это чувствовал, порыкивал на прораба, пытался даже заносить мохнатую ногу, чтобы его унизительно пометить, но тот успевал, матерясь, отскакивать.

Наблюдая издали, как величественно и несуетно движется по базе Василич (он даже как будто становился выше ростом) в сопровождении косматого чёрного терьера, Перелесов (по методу доктора Фрейда) составил его психологический комплекс. Дед бессознательно, как в социализме, искал в Вердене защиту от непонятного, злого, обрушившегося на него государства, где не было предусмотрено места таким, как Василич.