Юрий Козлов - Новый вор

«Знаю. Только это было до моего рождения».

«Да, ты через год родился, — согласился Грибов, — но ты не Иисус Христос, не чудотворец. За тобой присматривали вполглаза, на всякий случай засунули в этот… немецкий филиал колледжа Всех Душ поближе к пилигримам, потом отстали. Решили, что не тот у тебя масштаб, чтобы перевернуть мир, грохнуть его, как кубок об пол. Иван Карамазов, кажется, собирался, да? Да и не было тогда в работе системности, рвали на куски, что осталось от СССР. Ошибка. Я бы тебя всё время держал под микроскопом. Столько лет крутишься где… не надо. Но что сейчас говорить? Сейчас отступать некуда, позади Москва. Ты был последним, кто с ней говорил в ЦКБ… двадцать лет три месяца и девятнадцать дней назад. Для времени и пространства сущий миг, но, сам понимаешь, закон бытия — это закон обратной силы. Догонит и спросит. Не ответишь — убьёт. Ничего личного, закон есть закон».

Перелесов ещё в колледже читал мемуары руководителя КГБ, выдавшего американцам схему прослушивающих устройств в их посольстве в Москве. Тот вскользь упомянул, что подобные устройства с неограниченным сроком действия устанавливались везде, где (теоретически) могли оказаться высшие руководители государства, в том числе в кабинетах врачей в поликлиниках Четвёртого управления Минздрава, в палатах, библиотеке, саунах и бассейнах ЦКБ. Мы все умрём (второй раз за короткое время!) вспомнились бессмертные слова президента. Промедление было смерти подобно.

«Она сказала три слова», — спокойно, как давно завербованный источник , или информатор , отрапортовал Перелесов: «Он знает» и «Найди…»

«Совпадает, — удовлетворённо констатировал Грибов. — Ты с нами».

Виорель, Пятка, кабан, цирковая и съёмочная группы отбыли спецбортом в Кызыл. Оттуда их должны были переправить в посёлок Хову-Аксы, а потом на армейских вездеходах доставить на точку , где всё было подготовлено к таёжному молебну.

Местные руководители попытались включить в звериный коллектив священного яка, символизирующего, по их мнению, выживающую в холоде на подножном корму евразийскую Россию, но Перелесов с Виорелем зарубили инициативу, сославшись на невозможность воцерковить пусть даже и священного, предположительно превосходящего собратьев умом и холкой яка за столь короткое время.

Православные инновационные дирижабли (колокольные яйценосцы), как доложил председателю правительства министр обороны, стояли на маршруте . Специальные метеорологические самолёты распылили вдоль границ от Мурманска до Владивостока тонны разгоняющего тучи технического серебра. Над всей Россией в день инаугурационного молебна ожидалось безоблачное небо.

Спокойствие и тишина установились в неурочно согретом солнцем весеннем воздухе. Сама Россия как будто поднялась в ясное, как любящий взгляд Господа, небо огромным православным дирижаблем, ласково позванивая яйцами-колоколами, щедро рассыпая во все стороны духовно-нравственное серебро.

Перелесов со времени обучения в колледже Всех Душ не забывал определение этого (аналогичного природному) благостного состояния общества — выученная обречённость . Определение, однако, не представлялось ему исчерпывающим. Негативом или позитивом (смотря где) выученной обречённости являлась выученная воля .

В России народ смиренно отвечал выученной обречённостью на любую назначенную властью участь. Не случайно самой массовой русской фамилией во все времена была Смирнов , а самая ходовая водка в дореволюционной России носила название Смирновская .

Европейцы, напротив, склонялись под выученную волю . Над готическими соборами, Биг-Беном и Эйфелевой башней, тоже иногда разливалось общественное умиротворение, но заряженное, пружинное, как снятый с предохранителя курок. В сороковых, при Гитлере, побеждённые народы — бельгийцы, фламандцы, датчане, даже эстонцы с латышами и литовцами, не говоря о свирепых мадьярах, деятельно присоединились к рвущим Россию в клочья немцам. Сегодня, опять же под водительством немцев, они присоединились к другой — анонимной, отвращающей их от христианства, семьи, детей, понуждающей уступать свою территорию мусульманам-мигрантам — воле.

Угробив свой генофонд в битве за жизненное (на просторах России) пространство, Европа, спустя несколько десятилетий, отдавала собственное жизненное пространство пришлым, не победившим её в войне народам. Впрочем, некоторым утешением для европейцев могло служить то, что одолевшая Гитлера, отстоявшая (как выяснилось, временно) своё жизненное пространство Россия тянулась, слегка приотстав, той же (европейской) дорогой.

Выходило, выученная обречённость и выученная воля произрастали из одного корня и на выходе давали общий плод. Божественная генетика была сурова, но это была справедливая генетика.

Будущее, как разорванная на ленты река, текло в разные стороны. Было будущее Грибова и будущее Перелесова, будущее пилигримов и будущее Самого. Будущее не умирало вместе с людьми. В смерти разорванные ленты, как подземные черви, искали и находили друг друга. Будущее господина Герхарда сплеталось с будущим Адольфа Гитлера. Будущее Авдотьева с будущим его сына Максима. Будущее Перелесова с… чьим будущим?

Господь сливал разные варианты будущего в один (небесный?) котёл, опрокидывал на головы людей, не различая правых и виноватых. Иногда Перелесову казалось, что будущее — это пресечение времени и пространства, та самая благостная пауза между выученной обречённостью и выученной волей перед тем, как земля вздрогнет и из неё выползет набравшийся силы подземный уже не червь, а огнедышащий дракон.

После проводов в Кызыл спецборта у него возникло ощущение, что загадочный мёртвоживой ленточный червь сидит не в земле, а в нём, высасывая из него выученную обречённость и наполняя его выученной волей . Дело оставалось за малым. Перелесов должен был поверить, что выученная — это его воля, а ещё определить — кто учит? Неужели… сама Россия, о которой он всегда думал с отвращением, которую, работая в правительстве, сознательно унижал глупыми и злыми решениями, вынуждал нелепо креститься, как дрессировщик Виорель медведицу Пятку, противоестественно кувыркаться через голову, как кабана, выживать в холоде на подножном корме, как мохнатого священного, но не воцерковлённого яка в Туве.

Усаживаясь за длинный или короткий (в зависимости от важности обсуждаемых вопросов и количества вызванных персон) стол, Перелесов как будто попадал в некую волшебную реальность, где было возможно всё и где не предусматривалось никакого наказания, если это всё окажется вредным или неправильным.