Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

Бес снова вселился в него. Он выпил полбокала и велел принести ему кебабчета, потому что умирал с голоду. Но когда ему принесли запеченное вкусное мясо, он попробовал немного и оставил еду.

Все время он смотрел на свивающийся пестрый клубок, который вертелся перед его глазами, и чувствовал, как охватывает его ненависть ко всем этим людям, не имеющим своего лица, а похожим то на того с усами, то на прилизанного, с красивыми цыганскими глазами. И это злило его.

Гошо Фаготист дул в кларнет до одурения. Другие ребята из оркестра вставали, размахивали своими инструментами, вскрикивали и подскакивали, стучали тарелками. И возбуждение охватило всех. Оркестр и танцующие превратились в пестрый, бешено вертящийся джазовый волчок.

Румен не помнил, как все это произошло, но, допивая бокал вина, увидел, что Гошо оставил оркестр и втиснулся в середину танцующей толпы. Это случилось как-то неожиданно и незаметно для других, потому что оркестр продолжал играть, словно не замечая отсутствия кларнетиста.

Румен встал и быстро подошел к танцплощадке. Гошо был уже не виден, но Румен услышал крик и визг испуганных женщин. Спустя мгновенье толпа разбежалась и на площадке остались три парня и одна девушка. Среди них был и Гошо; он совал кулаками во все стороны. Девица визжала и хватала его за руку. Румен сразу сообразил, что это и есть приятельница Гошо. А кто были остальные? Пока он недоумевал, Гошо был повален на землю, а один из троих схватил девушку, и та снова начала визжать. Именно в этот момент Румен выбрался на площадку и вступил в бой с похитителями. Он дрался яростно, суматошно и наносил удары куда попало. Странно, что все это время, пока он расправлялся с незнакомыми ребятами, ему казалось, что он бьет тех двух, которых видел этим вечером у Лиляны. Вероятно, это и разжигало его гнев, придавало силы. Он не помнил, сколько времени длилась драка. Заметил только, что Гошо Фаготист сбежал вместе со своей подружкой. Румен остался один против троих. Но в ходе драки их оказалось уже четверо. Румен не заметил, откуда появился тот, четвертый. Но, очевидно, он не имел отношения к этим троим, потому что властно крикнул: «Перестаньте, я арестую вас!.. Слышите?» В тот же миг появились еще двое — это были милиционеры. Румен, однако, продолжал драться, нанося удары первым троим. Кто-то схватил его сзади за плечо, он вырвался, обернулся и опустил кулак на его лицо. И сразу же замер на месте. Лицо, по которому он ударил, было ему знакомо. Он не верил своим глазам — перед ним стоял майор Младенов.

— Что ты делаешь, Румен? — крикнул он, держась за лоб, по которому Румен ударил его. — Ты с ума сошел? Ну-ка, убирайся отсюда, пока тебя не арестовали… Ты пьян?

Румен не мог выговорить ни слова. Он нырнул в толпу, перепрыгнул через стулья, стоявшие на пути, и в несколько прыжков пересек сад. За ним неслись крики, свист, а потом все стихло, толпа снова накатилась на площадку.

Он едва нашел свою машину. Бросился в нее и, дав газ, с хода рванул с площадки, опасливо оглядываясь назад. Спустя несколько минут он уже ехал в темноте, и никто не преследовал его.

Выехав на центральное шоссе, он заколебался, куда ему ехать, и решил не возвращаться в Софию.

Старая машина тряслась и дребезжала, как разбитая бричка, но Румен не чувствовал ничего. Не чувствовал даже боли на месте синяков и ссадин, полученных в драке с дебоширами.

Дома никто его не ждал, все спали. Но утром, когда солнце осветило навес, отсутствие машины было обнаружено раньше всех встающим полковником. Он долго всматривался, стараясь прийти к какому-то заключению. Но сколько ни напрягал свой ум, ни к какому выводу не пришел. Поэтому, направляясь с нейлоновой сеткой в бакалейную лавку, осторожно свернул он к пристройке и постучал в дверь. С тех пор как им было разбито зеркало, Мусинский не переступал этого порога. Неловко было перед сватьей, которая, наверное, сочла его тогда сумасшедшим, не меньше боялся он и за свои нервы — не поставили бы его перед новым испытанием. Все-таки на этот раз любопытство взяло верх. Он еще раз постучал в дверь и, увидев мать Румена, озабоченно спросил:

— А где зять? Не вижу машины.

Баба Марийка удивилась. Не иначе опять что-то случилось? Отворила дверь его комнаты — пусто. Взглянула на постели — пусты. Заглянула за дверь — только Лилянины платья висели на вешалке.

— Ой! — всплеснула она руками и вопросительно посмотрела на полковника.

Мусинский молчал.

— А невестка? — спросила она робко. — Она у вас?

— Лиляна дома, — сказал Мусинский. — Вечером у нас были гости из кино, а сейчас она спит… Странно, странно, очень странно!

Он посмотрел на висящие за дверью платья, затем бросил взгляд на чемодан, который так и стоял, задвинутый под кушетку, и ему стало неприятно, что вещи были здесь, словно в закладе.

— Да, — сказал он, — жаль, очень жаль! Очень жаль!

И вышел из пристройки, не попрощавшись. Старая долго глядела ему вслед, полностью сознавая свою вину перед ним, хотя не понятно было ей это «жаль», повторенное столько раз. О ком он жалел, она так и не поняла. Одно было ясно: сын ее все перевернул вверх дном. Она пошла под навес, села на маленький стульчик и долго сидела там, скрестив руки, задумавшись. Солнце пригревало, лучи его проникали сквозь дырки в железной крыше, танцевали на маленькой наковальне, засветились на токарном станке, разбудили дремавших мух… Старая продолжала сидеть, словно поджидала своего сына из далекого пути.

Однако Румен не возвращался целый день, не вернулся он и к ночи.

Наутро приехал во двор громадный грузовик за багажом Мусинских. Началась суматоха, как бывает, когда в дом являются люди из «Доставки — перевозки». И сразу поплыли из двухэтажного дома столы, стулья, диваны, гардеробы. Двор стал похож на барахолку. Из нижнего этажа, который служил складом для угля, котельной и погребом, в котором зимой хранились продукты, целый день три человека вытаскивали покрытое плесенью и пылью добро, накопленное Мусинскими за многие годы. Одновременно пришли какие-то техники демонтировать отопление. Все это целиком поглотило внимание жителей квартала, так что никто не догадался вспомнить о людях из пристройки.

Баба Марийка, сидя под навесом, присматривала за инструментами Румена, чтобы и их не прихватил какой-нибудь ретивый работник из «Доставки — перевозки». Старушка устала от свалившихся на нее забот и, наблюдая суматоху своих сватов, с которыми столько лет делила горести и радости, сама не заметила, как отвлеклась от переживаний. При виде багажа, дорогих вещей, блестевших на солнце, — и зеркал, и разных тарелок — сердце ее разрывалось. У нее в доме нет ничего, все забрала ее дочь, она ведь была хозяйкой…