Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

— Спасибо, спасибо, — проговорил полковник, замахнувшись тростью на собачонку, которая, забавляясь по-своему, то вбегала во флигель, то выбегала вон. — В другой раз специально приду к вам в гости, а сейчас тороплюсь.

Проходя по двору мимо навеса, он остановился, чтобы вновь взглянуть на машину. Румена не было. Дети сообщили, что он, забрав колесо, отправился купить где-нибудь специальной краски для покрытия заржавленного железа. Мусинский многозначительно повертел палкой и подался в милицию поговорить с майором Младеновым. «Посмотрим, — заметил он про себя, — каково присваивать чужое добро!»

Мысль, что машина принадлежит ему, все больше овладевала полковником. По дороге в милицию Мусинский успел сочинить целое донесение на похитителя машины. Эта бричка, когда-то действительно подаренная полковнику как ненужная трофейная вещь, была его личной собственностью, которую он никак не использовал. Напротив, сам распорядился выбросить ее подальше, чтобы во дворе не собиралась детвора со всего квартала. Тогда ему даже не пришло в голову продать ее как железный лом. Теперь дело обстояло совсем иначе. Теперь машина работала, и бывшего ее владельца должны были хотя бы спросить, согласен он на то, чтоб машина работала, или не согласен.

Рассуждая таким образом, Мусинский незаметно дошел до управления милиции. Майор Младенов внимательно выслушал его, задал несколько вопросов относительно права собственности на эту машину и сказал, что милиция займется разбором этого случая, хотя шансы Мусинского весьма ничтожны, поскольку машина была выброшена на свалку. Мусинский был задет этим заключением начальника милиции и заявил, что поищет подтверждения своих прав выше, если его просьба не будет удовлетворена. Жаловаться ему никто не запрещает, согласился майор Младенов и между прочим спросил, была ли машина зарегистрирована раньше и на чье имя. Мусинский не мог ответить на этот вопрос.

Разговор в милиции расстроил полковника. Домой он возвращался чрезвычайно раздосадованным. Его чувство собственника было ущемлено еще больше, когда, войдя к себе во двор, он увидел под навесом Румена, окруженного целой стаей детворы. Растрепанный, в расстегнутой рубахе, Румен красил автомобиль. Кудрявые волосы его переплелись с солнечными лучами, щедро заливавшими сегодня двор. В обычных своих штанах, перепачканных машинным маслом, с закатанными рукавами клетчатой рубахи, то и дело выбивавшейся из штанов, грудь нараспашку, потный и красный от напряжения, сегодня Румен выглядел более взрослым и мужественным. Мусинский слегка смешался, увидев сосредоточенное выражение скуластого, лоснящегося от пота лица, черные глаза, нос с горбинкой и сдвинутые брови, над которыми возвышался прямой, как топором отсеченный, вспотевший лоб. Смуглый, худощавый и сноровистый, с крупным ртом и чуть выступающим вперед подбородком, он выглядел бы более мужественным, если бы не детская улыбка, внезапно освещавшая его лицо, как луч прожектора. Вот и сейчас он неожиданно улыбнулся, взглянув на полковника, который остановился за его спиной и с удивлением разглядывал неузнаваемо изменившийся автомобиль.

— Здравствуйте, товарищ полковник, — весело обратился к нему Румен, размахивая кистью по ржавому железу. — Как вам нравится? Получается что-нибудь?

Мусинский ответил не сразу. Глаза его беспокойно забегали. От волнения он не знал, с чего начать. Да еще эта ребятня, стеной выстроившаяся по другую сторону машины. Скажи что-нибудь против Румена, сейчас же подымут гвалт. Нет, лучше помолчать. Он заговорит о своих правах, когда придет время.

— Получается, — сказал он, — как не получиться… Мотор исправен, кузов в порядке… Обязательно получится.

— Извините, ради бога! — произнес Румен и, подмигнув ребятам, добавил многозначительно: — Осторожно, товарищ полковник, не испачкайтесь в краске!

Мусинский счел это за обиду и, круто повернувшись, ушел. Дети даже и не взглянули на него. Румен, нахмурившись, стал еще усерднее размахивать кистью. Через час верхняя половина кузова заблестела, покрытая черным лаком. После обеда была окрашена и нижняя часть. Потом машину оставили сохнуть.

Сколько было волнений, тревог и забот, когда настал первый день выезда со двора. Сбежался весь ребячий мир, некоторые расселись на заборе, забрались на деревья, другие толпились на улице, теснясь перед самыми воротами, чтоб лучше видеть машину. В толпе мелькали и взрослые люди. Туда же влекло и Мусинского, но благоразумие взяло верх, и он наблюдал за событием со своего балкона. «Давайте натянем ленту да перережем ее!» — раздавались шутливые возгласы. Притащили откуда-то веревку и натянули ее перед воротами. На все эти шутки Румен не обращал внимания. Он вертел заводную ручку, и со лба его стекал пот.

— Дядя Румен! Дядя Румен! — кричали самые нетерпеливые. — Прокатишь нас?

— Нет! Пока не испробую, никаких пассажиров! Отойдите в сторону, чтоб вас не сшибить! Слышите? Эй ты, босоногий, тебе говорю!

— Дядя Румен!

— Довольно! Сказал уже!

Он спрятал ручку в багажник, проверил покрышки, осмотрел фары, открыл дверку, втиснулся в тесную кабину и взялся за руль. Дал гудок. Толпа притихла. Кто-то перерезал веревку.

— Берегись! — крикнул, наводя порядок, русоголовый паренек. — Не слышите, что ли? Открывайте ворота! Давай чуть влево, теперь направо! Прямо! Вперед!

Румен благополучно миновал узкие ворота, непрерывно нажимая на резиновую грушу клаксона. Дети, то отставая, то догоняя вновь, двигались за машиной как зачарованные. Черная «ДКВ» покачивалась, пыхтела, оставляя за собой струйку голубоватого дыма.

За несколько минут двор опустел. Разноголосый гул, словно гром, покатился куда-то дальше. А потом и совсем утих, замер. Выбрались, наверное, в поле, чтобы как следует испытать мотор.

Только теперь Мусинский спустился во двор и сел на скамью.

Машина движется!.. Мотор гудит!.. Теперь полковнику не остается ничего другого, как восстановить свои права. Но тут же в голове мелькало: «А что я стану делать с этой старой и смешной бричкой?» — и он колебался. Может быть, самое лучшее продать ее парню, сделав скидку за труд и хлопоты? Иначе начнутся тяжбы, из которых он ничего не выгадает. «Обвел меня вокруг пальца этот парень, — думал полковник, — а теперь сиди да гадай, что делать дальше. Надо было продать ее раньше. Откуда он возьмет сейчас деньги?» Мусинский все больше углублялся в обсуждение этого вопроса, когда ему принесли письмо. От Лиляны. Он сразу определил это по почерку и поторопился распечатать. Лихорадочно забегал его взволнованный взгляд по рядам мелких, красиво нанизанных букв. «Слава богу! — произнес он со вздохом, прочитав письмо до конца. — О тебе хоть не надо беспокоиться!.. А то кто знает, что бы случилось, останься ты здесь! И ты, наверное, захотела бы покрасоваться в этой бричке, и пришлось бы с милицией вытаскивать тебя оттуда». Он наклонился и с радостным волнением вновь принялся читать письмо. «Умна, — подумал он, покачивая со счастливым видом головой, — не подведет она меня… Даже к дяде Игнату отправилась в ТКЗС [12] Трудовое кооперативное земледельческое хозяйство. . Браво, Игнат!.. Труд облагораживает человека… Чем же она там занимается?.. Ага, носит воду!..» Он в третий раз начал перечитывать письмо, когда с улицы опять послышался шум. «Едут!» — с тревогой произнес Мусинский, поднимаясь со скамейки. Не хотел он, чтоб его встретили во дворе. Не хотел сейчас и с детьми ссориться. Сердце его разнежилось от письма, и незачем снова вводить себя в грех.