Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

— Что я еще могу сказать?

— Несчастная, бедняжка! — раскричался полковник. — Ей нечего больше сказать… Обиженная! Посмотрите только, как ее оскорбили… Ей и сказать больше нечего. Нет, нет, довольно, я не намерен выносить подобных глупостей! Пока мы с тобой под этим кровом, командую я! Уберешься из этого дома — поступай, как знаешь. Но сейчас я здесь командую! Ясно?

Он отошел на середину комнаты и взмахнул рукой по направлению к окну.

Лиляна продолжала стоять с поникшей головой, и это еще больше разжигало его гнев. А она думала в это мгновенье о несостоявшейся встрече и разных других последствиях. Что же касается отправки в деревню, то пока она считала ее пустой угрозой, которая останется неисполненной, как и многие другие угрозы отца.

— Одевайся, — неожиданно распорядился полковник.

Лиляна удивленно посмотрела на него.

— Одевайся! — повторил он.

— Я одета.

— Нет, оденься поприличней!

— И так хорошо.

— Надень новое платье! Быстро! Должна быть готова через пять минут! Слышишь? Мигом!

Он торопливо вышел, закрыл дверь, и голос его послышался уже в холле.

— Приготовься и ты, Велика! К вашему сведению, мы отправляемся в пивную. Поживей! Я вас научу! Женщины!

Через несколько минут «женщины» были уже готовы. Полковник спутал все их планы.

Пошли по улице, как всегда, — Лиляна с матерью впереди, а Мусинский в нескольких шагах за ними вместе со своей собачкой, которая то обгоняла их, то деловито останавливалась возле домов по углам.

Тонкая и грациозная Лиляна подхватила мать под руку. Издали они напоминали букву «Ю», отправившуюся по каким-то соображениям на прогулку по городским улицам. Встречные с любопытством оглядывали дочку, как-то вдруг повзрослевшую. Волосы у девушки, коротко остриженные, приобрели светлый оттенок под воздействием перекиси водорода, которой она смачивала их каждый вечер. Глаза — зеленые. Тонкое, продолговатое, как у отца, лицо осыпано веснушками. И это сильно ее беспокоит. Она еще не понимает, что в этом ее очарованье. Брови слегка подведены, губы накрашены бледно-розовой помадой, что придавало ей какой-то болезненный вид. «Еще и впрямь разболеется от голодухи, — думал Мусинский, — чего доброго наживет туберкулез… И все из-за этого лоботряса! Был бы хоть парень с надежным будущим, а то…»

И полковник еще яростнее стискивал зубы.

В пивном баре для них не нашлось места.

Можно было бы пойти в ресторан, где играет оркестр, но Мусинский боялся встретить там Румена и Гошо Фаготиста, и потому предложил отправиться в кино, где шел какой-то любовный фильм. Все это время полковник запаса вздыхал со стенаниями и пинал собачку, свернувшуюся у него в ногах. В конце концов Величка взяла Буби себе на колени, заметив приглушенно: «Чем виновато бедное животное?» — «Не оно, — ответил Мусинский, — а вы виноваты!»

Лиляна с увлечением смотрела фильм, и это еще больше злило старика. После просмотра они снова заглянули в бар. Свободные места на сей раз были, но какая-то шумная компания в соседнем зале азартно танцевала под магнитофон. Мусинский навострил уши. Устроителем этого веселья оказалось Туристское общество их квартала. Вскоре появились молодые люди и наперебой стали приглашать Лиляну, обращаясь за согласием сначала к отцу, а потом уж к девушке. Что оставалось ему возразить? Он сухо кивал головой, и танцующие увлекали Лиляну в соседний зал. Что там творилось — бог один ведает. Мусинский только пот на шее вытирал.

К счастью, ни Румена ни Фаготиста в этот вечер здесь не оказалось. Черт знает, куда их унесло. Но это отнюдь не умаляло тревог полковника. Выпив свое пиво, он подал знак семейству следовать за ним. И мать и дочь покидали веселую компанию с большой неохотой, но что можно было поделать с этим «солдатским сухарем», как называла отца Лиляна.

Полковник отправил дочь в село к дяде и вздохнул с таким облегчением, будто свалил с плеч орудие. Теперь он свободно разгуливал по улицам, размахивая нейлоновой сумкой, где лежали крапива и морковь, и даже насвистывал старый военный марш. А эти шалопаи пусть что хотят, то и делают. Однажды он заглянул под навес — посмотреть, как продвигается ремонт машины, и даже дал кой-какие советы молодому технику. Румен выслушал его, но на прощание нарочно пожал ему руки и вымазал их машинным маслом. Не заметив этого, полковник провел ладонью по лицу и весь перепачкался. Это развеселило детишек, усевшихся на дощатом заборе.

Что ждет этого молодца впереди? И каково было его прошлое, если не считать военную службу, с которой он только что вернулся? Над этим часто задумывался Мусинский и радовался, что отправил Лиляну в деревню.

Румен, конечно, очень сердился за это на полковника. Не из мести ли он перепачкал ему руки? Даже насвистывал иногда по утрам арию тореадора, и это заставляло полковника невольно вздрагивать. «Этот парень задался целью довести меня до сумасшествия!» — говорил про себя полковник, закрывая дверь на балкон.

Юношеским забавам нет конца. Лишишь одной, появится сто других. Так и Румен. Каждое утро он просыпался с радостной мыслью, что может незаметно выскользнуть из постели, пойти под навес и продолжать монтаж трофейной машины. Эта «ДКВ» напоминала кучу железного лома, но Румен все же не оставлял ее.

Увлеченный работой, он не замечал, как пробуждался весь квартал. Первым, кто напоминал ему, что уже рассвело, был, разумеется, полковник запаса. Недоступно строгая физиономия Мусинского, появлявшегося всегда в один и тот же час, то, как он подозрительно осматривался и прислушивался, что делается вокруг, его старческое покашливание и бормотанье (Мусинский разговаривал с курицей, наливая ей воду в консервную банку) пробуждало в молодом человеке дремлющих бесов, и он принимался насвистывать и кидать в окно Лиляны камешки.

В последние дни Румен все время торчал под навесом, не ходил даже обедать. На помощь ему сбегались дети со всего квартала. Иногда он посылал кого-нибудь из них на велосипеде на завод — взять у бай Стефана нужный винт. Каждый наперебой старался первым оседлать эту заржавленную древность — тоже произведение Румена Веселинова. Его технические способности окончательно покорили ребят, и они готовы были все для него сделать. Счастьем было для них по целым дням околачиваться под навесом, в открытой механической мастерской. Прежде это место служило складом для дров и угля, но уже несколько лет подряд здесь стояла помятая и заброшенная трофейная машина. Навес, огороженный по бокам кирпичной кладкой, был покрыт ржавым железом, что служило в какой-то мере защитой от дождей и ветра. Румен устроил нечто вроде верстака, наковальни, токарного станка, дрели, обзавелся пилами, ножовками, молотками, насосом, клеем, держал в бидончиках масло и бензин. Вечером он прятал все это в деревянный ларь и вешал на него громадный замок. На верстаке оставались только токарный станок да дрель, но они были так крепко привинчены, что вряд ли кто-нибудь попытался бы их украсть.