Дарья Димке - Снегири [litres]

Через несколько дней у меня поднялась температура, Митю ко мне больше не пускали, и он передавал мне через тетушку рисунки и конфеты. Конфеты я откладывала, потому что глотать было очень больно, а рисунки долго и внимательно рассматривала. Однажды утром, когда моя температура упала до тридцати восьми, тетушка сказала, что Митя уехал, и протянула мне вырванный из тетрадки сложенный вдвое листок, на котором красным фломастером была написана только одна фраза. Я сразу поняла, что это такое, и даже не удивилась своему пониманию – это было любовное письмо, я знала это совершенно точно. Я не стала его разворачивать, просто взяла и положила под щеку. Ночью у меня опять поднялась температура, я лежала на спине и плакала. Слезы затекали мне в уши, где им было не место, хотя после всех тех путешествий, которые без моего ведома проделало мое сердце, слезы в ушах были совершенной ерундой. Проснулась тетушка, помогла мне перевернуться на бок, вытерла слезы и сказала: «Попробуй заснуть, Маруся, а завтра, если у тебя будет достаточно сил, ты можешь написать ему письмо. Я взяла адрес».

Когда тетушка увидела тот вагон, в котором мы должны были ехать домой, на ее лице отразился ужас. В вагоне практически не было стекол. Нам предстояло ехать двое суток.

– А что вы хотели? У нас же перестройка, – зло сказал проводник.

– А у меня больной ребенок! – отрезала тетушка.

Проводник смягчился:

– Справимся, не волнуйтесь, заткнем окно матрасами, дам вам лишних одеял.

В поезде я ехала в шубе и валенках, закутанная в самое разнообразное тряпье. Тетушка кормила меня салом, которое, как ни странно, не казалось таким противным, как обычно. Лежа под грудой одеял, я сжимала в одной руке письмо, в другой кусочек сала и думала о том, что я напишу Мите, когда вернусь домой.

Домой мы вернулись утром тридцать первого декабря. Я проснулась от того, что кто-то пытался вытащить меня из моего укрытия. Кто-то оказался дедушкой, который, наконец-то добравшись до меня и вытянув на свет, с ужасом сказал: «Боже, Эльза, как ты похудела!»

Первое письмо от Мити пришло через два дня после моего дня рождения – двадцать девятого января девяносто первого года. В письме был рисунок, на котором два довольно упитанных снегиря сидели на ветке. Рисунок, с моей точки зрения, был невероятно прекрасным, настолько прекрасным, что я не могла расстаться с ним надолго. Письмо я убрала в специальную коробку – такая коробка была у каждого человека от пяти до двенадцати лет, там хранилось самое дорогое, причем самое разнообразное дорогое – фантики, марки, ракушки, камешки, открытки, старые ключи и гайки. Рисунок же положила на стол под крышку. Эту крышку из плексигласа я долго просила у дедушки, точно такая же лежала у нас на кухонном столе, под нее бабушка складывала разные ценные бумаги – рецепты, календарь, список покупок и долгов, новогодние открытки и телеграммы. Я мечтала о такой весь год, и вот – на день рождения – дедушка ее принес. Теперь я могла смотреть на снегирей все время.

Мы переписывались почти год, письма приходили не реже двух раз в месяц, а потом резко оборвались. Как-то вечером – писем не было уже почти два месяца – дедушка сказал мне:

– Послушай, Эльза, в том месте, где жила Митина семья, случился военный конфликт. Они наверняка уехали оттуда вовремя, но могли в спешке потерять адрес. Много всего могло случиться. Нужно подождать.

– «Военный конфликт» – это война? – уточнила я.

– Не совсем, – ответил дедушка, помолчав, – но тоже опасно.

– Понятно, – сказала я.

Страна теперь гораздо меньше, но все же достаточно большая для того, чтобы у значительной части детей изображение цветов в темах, посвященных первому месяцу весны, вызывало вопросы. Со мной произошло много всего, но любовных писем мне больше никогда не писали. У меня по-прежнему синяки под глазами, но я больше об этом не волнуюсь. Я знаю, что снегири едят с рук, даже самочки, просто нужно быть достаточно терпеливым.

Мне было пять лет, и я была уверена, что, когда вырасту, превращусь в дракона. Это не казалось мне странным: кто-то точно знал, что он станет космонавтом, кто-то – балериной, кто-то – пожарным, а я знала, что стану драконом.

Мне казалось, что человек только до определенных границ может выбирать, в кого он превратится. Помимо желания, как я прочно усвоила из тех книжек и историй, которые мне читали на ночь, и моего богатого жизненного опыта, есть еще и судьба. То, что превращение маленьких существ неизбежно, тоже было очевидно. Без этого допущения было совершенно непонятно, откуда брались взрослые. Если допустить, что из детей, то речь точно должна была идти о превращениях. Иначе никак невозможно было бы объяснить, как из моих друзей когда-нибудь могли получиться самые разные и настолько отличные как от нас, так и друг от друга взрослые. Дедушку моя уверенность удивляла, бабушку слегка тревожила, а Мелкий ее разделял. Он готовился стать диким зверем и жить в лесу, но пока колебался между волком, лисой и оленем.

Пока время превращения не наступило, я наслаждалась жизнью в человеческом облике, понемногу собирая информацию о том, как живут драконы, что любят, от чего им надо беречься и с какими трудностями они могут столкнуться. Годам к пяти я уже знала многое, но еще ни разу я не слышала о драконах-девочках. Возможно, мне стоило приложить больше усилий в поисках, а может быть, я была первым человеком женского пола, которому предстояло такое превращение.

В ту зиму я сильно болела и не ходила в детский сад, поэтому у меня было много времени, чтобы думать. Думать было о чем, потому что у меня все время держалась высокая температура, а когда у меня поднималась температура, то становилось легче, только если мне что-нибудь читали или рассказывали. Тем вечером она как раз опять поднялась. Было уже очень поздно, все давно спали, но я не могла. Чтобы заснуть, требовались силы, а их у меня не было. Все, что мне оставалось, – лежать неподвижно. Было очень горячо, и я почти не чувствовала своего тела. Это было даже приятно: казалось, что взлететь мешает только одеяло. Все вокруг было расплывчатым, может быть, оттого что настольная лампа была прикрыта платком. Со мной сидел дедушка: он протирал мне лоб, руки и ноги спиртом и поил брусничным морсом. Когда стало немного легче – не настолько чтобы заснуть, но настолько, чтобы я уже могла держать кружку сама, – дедушка рассказал эту историю. Наконец-то я дождалась истории про дракона-девочку. Я сделала усилие и вернулась в свое тело: чтобы ничего пропустить, мне следовало сосредоточиться, что, кстати, не так просто, если вам еще нет шести лет, у вас температура тридцать девять, а на часах полночь.