Дарья Димке - Снегири [litres]

Дракона звали Мелюзина, и она жила в лесном источнике. Лесные источники я видела на даче, поэтому хорошо представляла, как они выглядят, и любила их. Мы с Мелким вообще больше всего любили две вещи: речки в лесу и лесные костры, при этом костер нужно было развести днем; нам нравилось именно сочетание ярко-оранжевого пламени и разнозеленой листвы. Нас завораживало сочетание сущностей: воды и деревьев, зелени и огня… В этот момент я поняла, что все-таки недостаточно сосредоточилась, и если я сейчас начну вспоминать про лес и лето, то пропущу что-нибудь важное в истории. Поэтому я попробовала сосредоточиться еще раз. Дедушка как раз рассказывал, что Мелюзина умела превращаться в девушку (этот момент меня очень порадовал, мне было все же немножко жаль своего тела и всех тех человеческих возможностей, которые с ним связаны) и иногда в этом облике сидела у источника, пела и расчесывала волосы. Однажды в прекрасный летний день она подняла глаза и увидела рыцаря. Рыцарь заблудился и случайно вышел к источнику. Конечно, они полюбили друг друга, конечно, она согласилась стать его женой. Эту часть я слушала не очень внимательно, потому что все было более или менее предсказуемо. Но она же была драконом, поэтому поставила одно условие: по субботам он никогда не должен видеть ее.

Рыцарь согласился. Они жили долго и счастливо. Причем совсем не так скучно, как обычно жили девушки в сказках как до, так и после замужества. В этом смысле гораздо интереснее было воображать себя практически всеми сказочными персонажами, включая коней главных героев и их помощников, не говоря уже о них самих, за исключением собственно главных героинь. Это было странно, потому что в реальной жизни я могла делать все то же самое, что и мальчики, – и, собственно, это и делала. Но Мелюзина не только рожала детей, она еще и строила замки, возделывала виноградники и занималась всеми теми увлекательными делами, которые в сказках обычно оставались на долю мужчин и разных животных. Эта часть истории мне так понравилась, что я попросила дедушку рассказать об этом поподробнее.

Дедушке, воспитанному в суровом духе протестантской этики, тоже явно нравилась именно эта часть, поэтому на нее у нас ушло дня четыре или пять.

Попутно я узнала многое о том, как строились средневековые замки, выращивался виноград, распахивались земли, и еще кучу всего любопытного. Дело, как объяснил дедушка, происходило в стране, которая называлась Франция; про эту страну я тоже многое за эти несколько дней узнала. Эта информация изменила мое представление о собственном будущем. Теперь я знала, что готовиться предстоит не только к драконьей, но и к человеческой жизни.

Я уже почти выздоровела, когда мы подошли к концу истории. Я уже начала его предчувствовать, но пыталась об этих предчувствиях не думать. Конечно, рыцарь нарушил запрет и увидел, что по субботам Мелюзина превращается в дракона и купается в источнике. Конечно, она больше не смогла с ним остаться. Ей пришлось покинуть его, детей, замки и виноградники. Теперь она могла навещать их только по ночам. Однако моей уверенности в том, что мне предстоит, это не поколебало. Просто теперь я знала еще об одной трудности моей будущей жизни. Осталось просто придумать, как ее избежать. А так все было понятно: если ты дракон-девочка, то нужно быть готовой к тому, чтобы любить и работать, заботиться и опасаться. Нужно ждать приключений и справляться с их последствиями. Преодолевать страх и делать то, о чем ты еще вчера даже боялась подумать.

Теперь, спустя много лет, я вынуждена признать, что частично превратилась дракона. Одна часть этой истории определенно сбылась. А именно – та, которой мы посвятили больше всего времени, та, что касалась долгого и разнообразного труда, результаты которого далеко не всегда совпадали с ожидаемыми. Труд во всем его многообразии занял настолько большое место, что теперь уже трудно вспомнить про все остальное. Например, каково это: расстаться с человеческим обликом и превратиться в дракона. Сидеть около лесного источника, озаренного зелено-золотым светом, следить за светом в воде, собирать разноцветные ягоды и долго-долго расчесывать волосы, напевая песню. Но, как я хорошо знаю, есть неизбежное, и, значит, в нужный момент я смогу вспомнить, как это сделать.

Холодец отвратительно выглядел, а тарелки с ним занимали все подоконники в доме. Представить, что к нему можно притронуться, не говоря уже о том, чтобы его съесть, было невозможно. Он был противнее рыбьих голов, вареного лука и сала. Самое странное, что взрослым это действительно нравилось. С другой стороны, я любила есть мел, а Мелкий – сирень и цветы медуницы, к тому же мы оба были неравнодушны к молодым еловым иголкам. В общем, некоторых вкусовых пристрастий мы и взрослые друг с другом не разделяли. Однако холодец мы ненавидели особо, потому что – помимо прочих мерзких свойств – он совершенно отвратительно пах, и этим запахом пропитывался весь дом. Примиряло нас с тем, что мы вынуждены были находиться с ним в одном пространстве, только одно: появление холодца означало, что скоро мы поедем в деревню, в гости к деду Борису.

Обычно это случалось в канун Нового года и дедушкиного дня рождения, которые по счастливой случайности совпадали. Дед Борис был самым старым и самым настоящим другом дедушки. Для нас это было очевидно, поскольку, во-первых, дедушка играл с дедом Борисом в шахматы, во-вторых, ходил с ним в лес за ягодами и грибами, в-третьих, они вместе строили сначала баню для деда Бориса, потом дачу для нас (и им никто не помогал), в-четвертых, они практически друг с другом не разговаривали, а мы знали, что настоящие друзья понимают друг друга с полуслова.

К деду Борису мы ездили вчетвером – я, Мелкий, дедушка и Найда. Бабушка всегда оставалась дома и, кажется, относилась к деду Борису и нашим ежегодным предновогодним визитам довольно сдержанно. Впрочем, никогда не возражала. С собой мы брали неизменный набор продуктов – холодец и соленые огурцы для дедушки и деда Бориса, булочки с корицей для нас и кости, оставшиеся от холодца, для Найды и Розы, собаки деда Бориса.

Однажды мы с Мелким услышали обрывок фразы, сказанной кому-то тетушкой: «Наши дети – одно из немногих светлых пятен в его жизни». Мелкий поинтересовался у меня, что такое светлое пятно и почему мы им являемся. Я изумилась его недогадливости.

– Мелкий, – сказала я, – ты что, не помнишь, как выглядит дом деда Бориса? Там же все серое, зеленое и коричневое, а мы – белые.

– А, – сообразил Мелкий, – тогда понятно. А другое белое пятно – кролики.