Андраш Беркеши - Друзья

— А почему вы не написали всего этого в газете?

— Тереза, подожди, — сказал Имре. — Дай Фери закончить.

Ференц Давид очень обрадовался вмешательству брата. Теперь он избавлен от необходимости отвечать на этот щекотливый вопрос.

— Да я, собственно, уже закончил. Хочу только добавить: мы не забыли и то, что ты был другом Имре.

— Я и сейчас таковым являюсь, — промолвил Миклош, и настроение у него испортилось. — Я не только свои интересы отстаиваю, но и его.

Имре чертыхнулся про себя. Господи, да что ж это за упрямец такой? Почему он не хочет бросить все это, к чертям собачьим, и уехать с миром? Эким фарисеем стал Миклош! Разыгрывает из себя мученика, борется якобы за своего друга. Так борется, что аж на скамью подсудимых готов его посадить.

— Не надо отстаивать мои интересы, — сказал он. — Я уж сам как-нибудь.

Миклош в недоумении уставился на друга:

— Имре, что с тобой? Ты никак спятил? Твой враг не я, а те, кто поют тебе дифирамбы и угодничают. Их бойся.

Ференц Давид поднял руку, как выскочка-ученик, желающий похвастаться своими знаниями.

Вики все больше тяготилась своей ролью и укреплялась в решении вернуться на прежнюю работу в гимназию. Не для нее вся эта высокая политика. Как же ей было не признать правоту Терезы, этой грустной несчастной женщины, спросившей у Фери, почему он не пишет в газете то, что говорит? Почему в газете он печатает одно, а здесь при свидетелях утверждает совсем другое? Что же это за тактика, которая исключает порядочность? Любопытно, что еще придумал Фери.

— Скажи, Миклош, если возбудят дело против мошенников, орудующих на фабрике, что будет с твоим другом?

— Что ты имеешь в виду?

— Имре как директор фабрики несет личную ответственность за все злоупотребления.

— Ясно. Тебя беспокоит судьба Имре. Об этой стороне дела я еще не подумал. Но обещаю тебе, что непременно подумаю. А сейчас я очень устал. Да к тому же завтра у меня трудный день, ведь я единственный обвиняемый.

Заседание комиссии началось с конфликта. Балинт Чухаи сообщил Миклошу, что комиссия вовсе не собирается разбирать дисциплинарное дело, а просто в его присутствии заслушает свидетелей, которые выдвинули против него серьезные обвинения. В обкоме считают, что лучше всего уладить это дело мирным путем.

— Я не нуждаюсь в великодушии отдельных членов обкома, — заявил Миклош. — Меня интересует только истина. Так что не будем терять времени. Пора начинать. И я докажу, что Ирен Ауэрбах была руководителем шайки мошенников.

Шандор Ауэрбах так резко вскочил с места, что опрокинул стул.

— Если ты сейчас же не возьмешь свои слова обратно, я за себя не ручаюсь.

— Сядь, Ауэрбах, и успокойся, — бросил Зала. — Я не собираюсь отказываться от своих слов. К сожалению, тебе придется свыкнуться с мыслью, что твоя жена мошенница.

Столы в конференц-зале были поставлены в форме буквы «Т». Балинт Чухаи сидел посередине, по правую руку от него расположились Вики и Имре Давид, слева — Ференц Давид и Ауэрбах. Сбоку примостилась Юлия, которая вела протокол.

Чухаи пригласил первого свидетеля. Вошла Шипошне. Странно, подумал Чухаи, лицо этой Марики по-прежнему напоминает маску. Ее улыбка совершенно не изменилась с пятьдесят девятого года, когда он видел ее последний раз. Только зубов как будто бы стало больше. Все та же походка кафешантанной девы, подражающей эстрадным звездам.

Она слово в слово повторила то, что уже рассказывала Маклари. Зала около десяти зашел с девушкой в ресторан. Они заняли угловой столик возле эстрады… Да, это было третьего марта. Зала заказывал коньяк и пиво. Основательно накачал девушку. Заплатил триста форинтов. Чухаи спросил у Миклоша:

— Ты действительно столько заплатил?

— Абсолютно точно. — Зала повернулся к женщине: — Сударыня, а вы не могли бы сказать, во сколько мы ушли из ресторана?

Шипошне поглядела на потолок. Что же делать? Какого ответа от нее ждут? Черт возьми, нужно было договориться об этом с остальными. Пришлось сказать наугад:

— Примерно в половине одиннадцатого.

Миклош поблагодарил ее за ответ. После нее вошли тетя Ирма и Пал Зоннтаг. Вики сразу почувствовала какую-то нарочитость в их поведении. Словно они пытались разжалобить окружающих. Ирма Шиллер, как заправская актриса, выдерживая паузы для вящего эффекта, рассказала хорошо отрепетированную сказку. Они уже собирались ложиться, когда Зала привел вдрезину пьяную Анико. Проводил ее в комнату, уложил на кушетку, сказал Ирме, чтобы она раздела девушку и принесла чистую одежду. Конечно, это необходимо было сделать, ибо внешний вид Анико являл собой, мягко говоря, малопривлекательное зрелище. Вся одежда в грязи, в каких-то пятнах. Очевидно, ее вырвало по пути. Перед тем как раздеть девушку, Ирма попросила Залу удалиться, но он даже ухом не повел, будто его это и не касалось. Ну, что оставалось делать? Ирма все-таки раздела девушку, уложила ее под одеяло и пошла за водой. Но вернуться уже не смогла, потому что Зала запер дверь изнутри.

Вики вспомнила слова Анико. Та говорила, что ее раздел Зала. Опять тут что-то не так.

Рассказ Ирмы продолжил Зоннтаг. Он якобы услышал плач девушки, начал колотить в дверь, кричать, но все напрасно. Зала дверь не открыл. Только через полчаса он, ухмыляясь, вышел из комнаты. Пригрозил им, что, если они будут распускать языки, пожалеют об этом. Вот так это и случилось.

Вики поглядела на Залу. Инженер что-то записывал на клочке бумаги.

— Есть у кого-нибудь вопросы? — спросил Чухаи.

Вики подняла руку. Чухаи кивнул. Она повернулась к Зоннтагу:

— Значит, вы не видели, как все происходило?

— Помилуйте, дверь ведь была заперта.

— Тогда откуда вам известно, что случилось в комнате?

Ирма смерила ее убийственным взглядом. Ай да родственница! Ишь какая прыткая! Ну, да ничего. Это ей даром не пройдет. Надо написать Йожи, чтобы он не торопился высылать ей приглашение. Ирма знала, что Виктория хочет на лето поехать в Дортмунд и сейчас ждет ответа от Йожефа.

— Солнышко мое, — спросила она с мягким сарказмом в голосе, — как ты думаешь, зачем мужчина запирает дверь, когда на кушетке лежит раздетая девушка?

— Этого я не знаю, — спокойно отпарировала Вики. — Я же не мужчина. Но давайте по существу. Вы не видели, что произошло в комнате?

— Нет. Но Анико нам потом все рассказала.

Тереза потеряла самообладание. От долго сдерживаемой обиды на глаза навернулись слезы, и она выкрикнула:

— Старая стерва! Как вы можете так нагло врать?

Ирма с чувством собственного достоинства повернулась к ней и, не выходя из роли, спокойно произнесла:

— Мамаша твоя старая стерва, голубушка.

Миклош обнял жену за плечи: