Андраш Беркеши - Друзья

Покидая административный корпус, Зала не чуял под собой ног от радости. Он пересек усаженный цветами двор и только свернул на бетонную дорожку, ведущую к цехам, как навстречу ему шагнул фельдфебель Форбат и, окликнув, велел остановиться. Тут только Зала заметил жандармов, которые, взяв в оцепление толпу рабочих, теснили ее ко входам в цеха. Прежде чем он успел осознать происходящее, к нему подскочили двое жандармов и надели наручники. После этого фельдфебель Форбат так пнул его сзади, что он потерял равновесие и рухнул на грязный бетон. Скованными за спиной руками Зала не мог смягчить падения и поэтому, ударившись лицом и всем телом о бетон, сильно расшибся. В то же мгновение в глазах у него потемнело. Он и сам не сумел бы потом сказать, сколько времени пролежал без сознания. Из забытья его вывел отчаянный крик Миклоша:

— Папа! Папочка!

Зала приподнял разбитое лицо. Увидел, как два жандарма оттаскивают назад упирающегося Миклоша, а Форбат лупасит Имре. Потом Миклошу каким-то невероятным усилием удалось вырваться из рук жандармов. Он бросился к отцу, опустился на колени и, задыхаясь от рыданий, попытался снять с него наручники, но в тот же миг получил такой удар сзади, что потерял сознание. Когда Миклош очнулся, никого рядом не было, кроме склонившегося над ним Имре. Увидев, что друг пришел в себя, Имре помог ему подняться.

— Твоего отца увели жандармы, — сказал он, не дожидаясь вопроса. И добавил с горечью: — Вообще ни к чему был весь этот цирк. Остальные уже снова работают. Пошли. — Он подхватил Миклоша и повел к воротам.

— Куда мы сейчас?

— Домой. К тебе. Нас уволили. Обоих.

Они подоспели как раз к обыску. Мать и бабушка Миклоша стояли у орехового дерева под присмотром молодого жандарма. Там же в полном вооружении топтался тучный Форбат.

— Подите-ка сюда, мерзавцы. Вас тут как раз и недоставало, — проговорил он с издевкой в голосе. — Становитесь тоже к дереву, да поживей!

Подростки молча подчинились. Миклош обнял плачущую мать и попытался ее успокоить, но все было без толку. При виде разгрома, учиняемого жандармами, она начинала плакать и причитать еще пуще. Подобного обыска в Бодайке еще не знали. Все движимое имущество жандармы выбрасывали во двор, потрошили подушки и перины. Пух и перья смешивались с мукой, мука оседала на разлитые всюду варенья и компоты. Мать Миклоша, глядя на все это, чуть рассудка не лишилась. Только старуха не потеряла самообладания. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Когда Форбат и его подручные завершили свое черное дело, она сказала фельдфебелю:

— Ты еще пожалеешь об этом, Михай Форбат. Крепко пожалеешь. Это я тебе говорю.

Форбат шагнул к ней:

— Прикуси язык, старая ведьма, а то я из тебя кишки выпущу. — И, смерив взглядом неподвижно стоящую старуху, направился со двора в сопровождении жандармов. Миклош с ненавистью глядел им вслед.

— Клянусь, что я все равно убью Форбата. И Зоннтага тоже. Христом-богом клянусь!

Михая Залу жандармы в тот же день увезли в неизвестном направлении. Больше никто никогда его не видел.

Сержант Жига Балла появился в Бодайке неожиданно. Была уже поздняя осень. Его часть занимала оборонительную позицию где-то в излучине Дона. Балла прибыл с донесением в Будапешт, где и получил десять дней отпуска. От радости он буквально ног под собой не чуял. Ирма не на шутку встревожилась. Боже милостивый, что будет, если Жига проведает о ее связи с Палом Зоннтагом? Ничего хорошего она от этого не ожидала, зная необузданный нрав и бычью силу мужа. На следующий же день она тайком встретилась с Палом Зоннтагом на хуторе Илка. Доскакав верхом бок о бок до берентейского парка, они укрылись от посторонних взглядов за придорожными зарослями орешника. Сдерживая своего шустрого серого, в яблоках, скакуна, Зоннтаг успокаивал женщину. Мол, не надо бояться, он сумеет защитить ее от гнева Жиги. Во всяком случае, пусть она будет поласковей с мужем, ведь он как-никак вернулся с фронта и наверняка стосковался по ее объятиям, что вполне естественно. И самое главное — чтобы Жига ни под каким видом не узнал об их отношениях. Если даже и заподозрит, она должна все отрицать.

Впрочем, до этого дело не дошло. Ирма взяла себя в руки и самоотверженно старалась одаривать мужа любовными ласками со всем пылом, на какой только была способна. Изголодавшийся по женскому телу Жига Балла не задумывался, искренне она это делает или нет. Он получал то, что хотел, остальное его не заботило. В перерывах между любовными утехами они разговаривали об Имре. Женщина плакала и жаловалась на беспутного парня. Жига Балла понимал страхи своей «верной» супруги. Конечно, Имре способен поджечь усадьбу, с него станется. Эти Давиды все такие: заводятся с пол-оборота.

— Ну ничего, ничего, все уладим, — успокаивал он жену, поглаживая сильной рукой ее плечи, шею, золотистые волосы.

В воскресенье они встретились возле церкви с Имре и Миклошем, которые возвращались с курсов по подготовке допризывников. Увидев дядю и его жену, Имре направился прямо к ним и почтительно приветствовал тетю Ирму, будто ничего и не случилось, а затем — хотя и не был чрезмерно чувствителен по своей натуре — обнял и расцеловал дядю. Жига Балла растрогался. «Смотри-ка, — подумал он, — этот малый любит меня, да еще как, я же чувствую». Улыбаясь, глядел он на крепкого, рослого парня, потом, осененный внезапной идеей, повернулся к женщине:

— Мне надо поговорить с Имре. Ты пока ступай на молебен, а как закончится, приходи в корчму к Йожефу. Мы будем там.

Ирма кивнула и с гордо поднятой головой направилась к церкви. Жига Балла провожал взглядом ее стройную фигуру до тех пор, пока она не скрылась в дверном проеме. И только повернувшись к Имре, у мастерской часовщика Роберта Шварца Балла заметил Миклоша, стоявшего в ожидании.

— Что же ты не позовешь своего друга? — спросил Жига Балла.

— Миклош! — крикнул Имре. — Иди сюда.

— Ты чего, парень, боишься меня, что ли? — улыбнулся Балла приближавшемуся худощавому подростку.

— Чего мне бояться? — буркнул Миклош. — Никого я не боюсь. У меня совесть чиста.

— Вот это разговор, сынок, — кивнул Балла, одергивая ладно сидевший на нем френч.

Они двинулись в сторону корчмы, обходя прогуливающихся, никуда не спешащих людей. Было теплое осеннее воскресенье, хорошая погода многих выманила на площадь. Возле самой корчмы им навстречу попался Форбат. Жига Балла по-уставному приветствовал его. Форбат махнул рукой Балле, чтобы тот остановился.

Они стояли у лавки торговца картинами Армина Канцлера. Миклош отвернулся и стал разглядывать выставленные в витрине картины.

— А ты не хочешь поздороваться? — проворчал Форбат. Миклош исподлобья окинул ненавидящим взглядом коренастую, приземистую фигуру жандарма, его густые черные усы, круглую, как бочонок, могучую грудь, на которой едва не лопался от натуги мундир. — Я к тебе обращаюсь.