Андраш Беркеши - Друзья

Миклош поднялся.

— Ну хорошо, — сказал он, — но я все-таки поставлю этот вопрос на ближайшем партийном собрании.

— Не стоит, — молвил Чиллаг. — В конце концов, Каплар — коммунист, и мы тоже. Мы должны его поддерживать. Главное — результаты нашего труда, а не душевая и не комната отдыха.

В итоге произошло то, чего и следовало ожидать. Началась реконструкция, и сразу же начались шушуканья, догадки, и все громче раздавались осуждающие голоса. Но, несмотря на это, дело продвигалось довольно быстро. Все работы выполняла бригада каменщиков с подведомственного прядильно-ниточного комбината. Работали сверхурочно, прихватывали и выходные. Такой производительности труда в тресте еще не видывали. Конечно, строителям создали для этого все условия: горячие обеды и ужины подавались прямо на рабочие места, в холодильниках всегда было несколько бутылок пива… Но зато, когда работа подошла к концу, все увидели, на что способна бригада Фараго. Это был высочайший класс.

Вскоре Миклоша пригласил к себе Маклари. Они к тому времени подружились. Миклош был благодарен этому седому сухощавому человеку за постоянную поддержку, которую тот ему оказывал с самого первого дня. Уже два месяца Маклари возглавлял отдел кадров треста.

— Садись, — сказал Маклари. Они перешли на «ты» седьмого ноября, когда впервые выпили на брудершафт. — У меня к тебе важное дело. Не стану ходить вокруг да около. Человек ты прямой, и с тобой лучше говорить откровенно. Я бы многое мог тебе рассказать. Знаю, что ты не используешь это мне во вред. Но пока еще не время и не место открывать карты. Сейчас речь идет о том, что Каплар хочет от тебя избавиться. Поэтому я тебя на днях переведу на будайский прядильно-ниточный комбинат начальником ремонтного цеха. Получать будешь значительно больше. Надеюсь, ты не станешь возражать — это сильно усложнило бы ситуацию. В управлении ты всего лишь рядовой инженер, а там как-никак руководящая должность.

Миклош кивнул:

— Я согласен.

С Евой Гачи Имре познакомился вскоре по возвращении из Москвы, когда их с Миклошем направили на работу в трест. Эта стройная, голубоглазая, полногрудая брюнетка, десятью годами моложе его, работавшая в плановом отделе управления, отличалась к тому же веселым нравом и сразу понравилась Имре. Отец ее был подполковником гонведской армии [19] Го́нведская армия — так в XIX—XX веках (до 1949 года) называлась Венгерская национальная армия. ( Го́нвед — буквально: защитник родины.) , мать служила в Национальном банке. Молодые люди полюбили друг друга и в пятьдесят девятом поженились. На свадьбе у них были и Миклош с Терезой.

После свадьбы Имре переселился к Еве. Ее родители выделили им комнату, выходящую окнами на южную сторону, но это оказался далеко не лучший вариант решения жилищной проблемы. Им приходилось постоянно приспосабливаться к старикам, тем не менее время от времени возникали мелкие конфликты, по каждому поводу вспыхивали перебранки, словом, обстановка царила довольно нервозная. Молодые мечтали приобрести собственную квартиру, но все их надежды разбивались в прах, наталкиваясь на непреодолимую преграду. Дело в том, что у Евы были чрезмерно большие запросы, она не знала цену деньгам и не умела экономить. Имре раздражало ее легкомыслие, но, как только она начинала ластиться к нему, он моментально оттаивал. Не раз, отправляясь за покупками, Ева возвращалась домой с новой шляпкой или кофточкой. Она обожала красивые шляпы, модные вещи, любила хорошо одеваться. Имре Давид по природе своей был мягким человеком, оберегал семейный покой и за любовные ласки прощал Еве любые сумасбродства.

Однажды — шел уже шестьдесят второй год — они решили устроить вечеринку и пригласили Миклоша Залу с женой. Тереза по сравнению с Евой выглядела серым воробышком. Чувствовала она себя неловко, поэтому редко вступала в разговор, только застенчивая улыбка озаряла ее миловидное лицо. За столом царили смех, веселье, друзья предавались воспоминаниям, затем речь зашла о работе.

— Вот ты сидишь себе в управлении, — сказал Миклош, — и понятия не имеешь, что творится на фабриках. — (Миклош уже третий год работал на будайской прядильно-ниточной фабрике.)

Имре рассмеялся:

— У нас все в порядке. А насчет твоей фабрики тебе лучше знать.

— Я про то и говорю. Да разве это только у нас? Как ни парадоксально звучит, но разгильдяйство постепенно становится почти узаконенным явлением.

— Не бери так близко к сердцу, — отозвался Имре. — Пойми, Миклош, люди сейчас учатся демократии. Ведь этому тоже нужно еще научиться. До пятьдесят шестого года не было такой возможности. Да и в конечном счете, если разобраться, дела обстоят вовсе не так уж плохо.

— Имре, это казенная точка зрения. Беспринципная защита чести мундира. Видишь ли, я только руководитель технического отдела и не могу вмешиваться в производственные и организационные дела. Моя задача — обеспечивать энергоснабжение, следить, чтобы не ломались станки, не простаивало техническое оборудование. За это я получаю зарплату и премии. Но я не могу не видеть, что происходит вокруг.

— И что же ты видишь?

Миклош бросил взгляд на женщин, которые сидели в другом углу комнаты.

— Неорганизованность, прогулы, штурмовщину, перерасход фонда заработной платы, сверхурочные работы, бесконечные кутежи.

— Кутежи?

— Ну да. Уже стало системой праздновать именины в рабочее время. День Яноша, день Ференца, день Ержебет. Коньяк, вино, пиво — рекой. О работе в такие дни и речи нет. В общем, мне много чего не нравится. Не нравится, что папы и мамы носят своим чадам из канцелярии тетрадки, бумагу и все прочее.

Имре засмеялся.

— Тереза, — окликнул он женщину, — скажи-ка, что это стало с моим приятелем?

Жены прервали свою беседу и подсели к мужьям.

— Что-нибудь случилось? — боязливо спросила Тереза, покосившись на Миклоша.

— Пока ничего особенного, — сказал Имре. — Боюсь только, что, если Миклош с такой скрупулезностью мелкого лавочника будет вникать во всякие пустяки, никогда ему не стать заместителем министра.

— Заместителем министра? — переспросила Тереза.

Миклош отмахнулся.

— Имре дурачится. Не слушай ты его. Это его идея-фикс. Он еще на свадьбе это предсказывал. Помнишь?

— Вовсе я не дурачусь, — возразил Имре, наполняя рюмки коньяком. — Еще когда мы учились в Москве, многие предрекали Миклошу такую карьеру. Лучшим студентом был на нашем курсе. И как масштабно мыслил! А теперь забивает себе голову тетрадками, карандашами, бумагой.

— Ладно, оставим это, — бросил Зала. — Возможно, ты и прав.

После вечеринки друзья не виделись несколько месяцев. Встретившись случайно на улице, они зашли в тихий будайский ресторанчик «Зеленый орех». Имре заказал бутылку вина.