Андраш Беркеши - Друзья

— А что же они молчат? Почему не защищают тебя?

— Не знаю, — задумчиво произнес Зала. — Наверно, им так сподручнее. Может быть, укрепление ложно понятого национального единства для них важнее, чем выполнение обязательств перед новой властью. Не знаю. Может, они и правы. Действительно, многое по прошествии лет утрачивает значение. Теперь-то не все ли равно, кто до войны или во время войны был фольксбундовцем? Сейчас эти люди, имея германское гражданство, могут спокойно приезжать сюда к своим родственникам, если только не участвовали в убийствах. Какое нам до них дело? Мы их простили. Другое дело, что и они, и их родичи, оставшиеся здесь, ничего не забыли и не простили. Затаили злобу, а теперь вымещают ее на отдельных людях. Вот и я очень кстати им подвернулся. Ситуация непростая, Тереза, но мы отсюда никуда не уедем. В Бодайке много порядочных людей, которые рано или поздно поймут, что все эти сплетни и кривотолки не имеют под собой почвы. Главное, не впадать панику.

— Да, конечно, — сказала Тереза, глядя в потолок, — но все это очень трудно. И что нам так не везет? В Пеште хорошо ладили с людьми, зато квартиры приличной не было. Здесь все наоборот. В общем, нос вытащишь — хвост увязнет. И когда мы будем жить нормально?

Зала взял ее за руку.

— Не все сразу. Потерпи немного.

— Да сколько же можно?

Миклош жалел жену и боялся, что у нее сдадут нервы. Ему и самому было нелегко, но он умел держать себя в руках. Он с головой окунулся в работу и нередко задерживался на фабрике допоздна, вникая в состояние дел, так что ни на что другое времени уже не оставалось. Тщательно изучил всю техническую документацию фабрики, стараясь не упустить ничего существенного. Просмотрел техпаспорта мотальных и прядильных станков и на основе актов о поломках составил статистическую сводку наиболее серьезных аварий за последние годы.

Как-то в конце рабочего дня Миклош вызвал к себе парторга механического цеха Андраша Хорвата и секретаря первичной комсомольской организации Белу Земака. Сорокалетний токарь Хорват в молодости занимался классической борьбой и не раз становился чемпионом области в среднем весе. Неуклюжий на вид, с толстыми, короткими пальцами, вставая к станку, он демонстрировал виртуозное мастерство, становясь как бы частью большого, сложного механизма. Слесарь-механик Бела Земак был молод, высок и черноволос, с голубыми глазами, прямым носом и выступающим подбородком на худощавом лице. Он прославился на фабрике тем, что всегда и везде откровенно высказывал свое мнение, не заботясь о последствиях. Естественно, те, кого он критиковал, таили обиду и между собой называли его демагогом. Но Бела Земак не был демагогом и вообще не стремился к дешевой популярности. Не выступал по каждому поводу, а говорил только тогда, когда чувствовал в этом необходимость. Земак считал, что если человек в двадцать пять лет не смеет высказать свое мнение об этом мире, о делах фабрики, о товарищах, то немногого стоят его благие намерения.

— Терять мне нечего, — поговаривал он. — Такие специалисты, как я, на дороге не валяются. Свои тринадцать пятьдесят в час я всегда заработаю.

Миклош угостил их сигаретами и сказал, что хотел бы регулярно обсуждать с ними состояние дел в механическом цехе и получать необходимую консультацию перед тем, как ставить какие-то конкретные задачи. Конечно, он несет полную ответственность за принимаемые решения и не собирается перекладывать ее на других. Просто хотелось бы знать их мнение, прежде чем что-то решать, ведь, как говорится, одна голова — хорошо, а две — лучше. Как руководитель он обязан принимать во внимание их многолетний опыт, знание обстановки на фабрике. Что же касается конкретных задач, то первейшая из них — свести до минимума простои, связанные с ремонтом оборудования. Как этого достигнуть? Прежде всего, обеспечить профилактический ремонт и осмотр станков по истечении установленных сроков эксплуатации.

— Я подготовил список наиболее снашивающихся деталей, — продолжал Миклош. — Надо позаботиться, чтобы на складе всегда были соответствующие запчасти. Кстати, кое-какие из них выгоднее делать самим, чем покупать готовые. И вот еще что. Нам необходимо разработать график профилактических и капитальных ремонтов. У нас все должно быть предусмотрено, как в хорошей автомастерской, где всегда знают, когда у какой машины следует проверить тормозные колодки, когда сменить маслофильтр, свечи или распредвал. Если мы договоримся, надо будет со временем разработать что-то вроде руководства по ремонту отдельных типов станков.

— Я думаю, давно пора, — отозвался Хорват.

— Нужна плановая организация труда, — подхватил Бела Земак. — А то каждый отвечает только за себя, а что творится вокруг, ему до лампочки. И уж если мы решили этим заняться, то не надо останавливаться на полпути.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Зала.

— Я думаю, надо за каждой бригадой закрепить определенный участок работы. Чтобы одна бригада обслуживала мотальные станки, другая — прядильные, и так далее.

— Дельная мысль, — сказал Миклош. — Стоит ее обсудить. А теперь еще один вопрос. Довольно щекотливый. Это касается оплаты труда ремонтников. Я просмотрел ведомости за последнее время и обнаружил, что здесь процветает уравниловка. У каждого — почасовой заработок, который не зависит от аварийного состояния станков. Такая форма оплаты в корне неверна, тут нет стимулирования. Ремонтникам платят независимо от того, два часа простаивает станок или целый месяц.

Земак почесал затылок.

— Разворошить муравейник… — пробормотал он. — А что? Надо бы. У нас есть старые специалисты, которые получают наравне с зелеными новичками, хотя работают и быстрее, и лучше. Я, со своей стороны, согласен. Хотя сразу скажу: нелегко это будет. — Он выпятил губы, словно собираясь кого-то поцеловать. — С вами могут поступить, как с еретиком. А вообще я не уверен, что нам необходимо столько народу. Кому не понравится, пусть уходит. При хорошо организованной работе, если каждая бригада будет знать, что надо делать, мы сможем снять с ворот объявления о найме рабочей силы.

— Дай бог! — с улыбкой произнес Миклош, поглаживая ладонями стол. — И последнее, о чем мне хотелось бы сказать. Я знаю, что на фабрике всякое болтают за моей спиной. Скрывать мне нечего, совесть моя чиста. Поэтому я считаю, что между нами не должно оставаться никаких недомолвок. Если мы хотим сработаться, надо узнать друг друга, чтобы строить отношения на взаимном доверии. — Миклош откинулся на спинку стула, выжидательно поглядывая на обоих рабочих.

Хорват откашлялся.

— Что верно, то верно, — нерешительно начал он. — Много чего брешут. А уж женщин хлебом не корми, дай только языки почесать. Но я лично так считаю и могу сказать каждому: если партия доверяет товарищу Зале, как же я-то могу не доверять? Ведь в Москву не пошлют учиться кого попало. Я думаю, такого человека сначала прощупают со всех сторон, чтобы прознать его внутреннюю сущность. Но вы же знаете, товарищ инженер, что за люди эти женщины! Любым глупостям верят, потому как своим умом не сильны. Уж коли берут на веру всякую хиромантию, гадание на картах и прочую чепуху, так чего от них ожидать? А мне, товарищ инженер, вполне достаточно было бы знать, что ваши руки не обагрены кровью невинных людей.