Жужа Д. - Очень страшно и немного стыдно [litres]

Думаю, мы все уже давно роботы. Опять толчок – я мешаю идущим по узкому проходу людям. Вернее, это зонт мешает, он своими спицами за всех цепляется. Норовит кого-нибудь удержать. Складываю его. Лицо покрывает холодными поцелуями дождь. Когда же придет этот человек. Надеюсь, он меня сам узнает. Должны же ему были меня как-то описать. Наверное же, сказали примерный рост, я не знаю, вес. Что у нее волосы цвета темного янтаря – нет, скорее всего, сказали, что просто рыжая. Не знаю, но как-то же они позаботились о том, что мы встретимся, а не пройдем мимо друг друга. Он же, думаю, как-то должен был подстраховаться. Или он тоже как я – пошел, а потом уже задумался, как же я ее узнаю. Нет, нет. Все должно получиться само собой – увидели и все поняли. Он и она. А если не поняли, то, значит, и не суждено. Что там ученые на эту тему говорят? Решение принимается в первые несколько секунд, все это феромоны. От волнения мелко дрожат колени. Я сейчас как клоп на винограднике – сижу и вибрирую, а где-то далеко-далеко на какой-то совсем другой лозе сидит другой клоп, и, когда наконец мои вибрации дойдут до него, он очнется и побежит ко мне навстречу. И чем сильнее вибрации, тем больше у меня шансов. Интересно, если я сейчас начну издавать громкие звуки или открывать и закрывать зонт, это привлечет наконец того, кого я здесь жду?

Как приятно стоять, не открывая глаз. Дождь уже перестал быть прохладным, просто в лицо чем-то тычут, но не больно, а приятно – мокрые волосы облепили голову. Вода забирается за шиворот, стекает струйкой по позвоночнику и щекочет. Кто-то берет меня за руку. Открываю глаза.

– Вы простудитесь, – говорит мне женщина с сильным акцентом. У нее напудренное морщинистое лицо, складки, словно трещины, не округлые, а рваные. – У вас все в порядке? Я врач.

Вокруг нее несколько человек – из кафе. У них взволнованные лица.

– Может, позвонить? – Это уже говорит официантка. Она держит в руках телефон – протягивает его менеджеру. Тот жмурится от воды, но телефон берет.

Все совсем неправильно. Совсем. Они не так меня поняли. Я же просто не хотела мешать. Что они решили? А сейчас придет этот человек – и тогда все станет совсем неправильно. Чего они от меня хотят? Нужно бежать.

– Куда же вы? Здесь ее зонт.

Бегу и не понимаю, вода в глазах – это дождь или слезы. Видимо, у меня ничего не получится. Совсем. Машу руками. Пытаюсь остановить машину. В глаза словно вставили стекла в наплывах. Моргаю. Уверена, у меня давно потекла тушь.

В кэбе сухо и тепло. На стекле за спиной водителя объявление – “Здравствуйте, меня зовут Гэйл. Я ваш водитель. Мне пятьдесят три года. Я прохожу сложную трансформацию в своей жизни – смену пола. Прошу, отнеситесь к этому с пониманием, если необходимо, я отвечу на любые ваши вопросы. Насмешки и высокомерное отношение заставят меня страдать. Спасибо за понимание”. Я смотрю на Гэйла – у него в ушах качаются огромные серьги с синими стеклами, огромные ухоженные руки в браслетах.

– Скажите, где вы купили такой красивый лак для ногтей, Гэйл?

Когда я расплачиваюсь, он улыбается мне алыми губами, одергивая юбку.

– Ты вся промокла. И оставила дома телефон.

– Да?

– Да.

– Мне было страшно. И я стала волноваться. И вот, ничего не получилось.

– Я понимаю.

– Он не пришел.

– Знаю.

– Откуда?

– Он обзвонился на твой забытый телефон, а потом перезвонил мне. У него что-то там с собакой, приступ. Он в больнице. С ней. Говорит, может, это ревность.

– Ревность?

– Ну да.

– Ко мне? Но я могу ей объяснить…

– Я же говорила, что вы похожи.

– Да?

– Без сомнения.

– И что теперь?

– Завтра он тебя ждет там же. Кстати…

– Да?

– Ты еще не полюбила Лондон?

После гольф-клуба, где над вывеской ветер зло трепал разноцветные флаги, я проворонила нужный поворот. Дома встречались все реже, по скошенным полям, в квадратах проволочных изгородей, ходили лишь вороны да чайки. Заливы сменялись заливами, и в них отвесными стенами обрывались скалы. В оврагах трава была еще зеленой, но ближе к воде топорщилась пегим собачьим загривком, вгрызалась в дюны, пересыпанная песком. Отцвел утесник, и теперь его кусты больше походили на камни, выложенные вдоль дорог.

Нужно было разворачиваться, возвращаться в деревню и спрашивать дорогу. Но не успела я даже притормозить, как увидела большую толпу. Для такой безлюдной местности это было неожиданно – люди стояли вдоль дороги, у подножия уходящего вверх холма. В самом центре склона, спиной ко всем, стоял высокий широкоплечий человек. Он то свистел, то гортанно кричал. В траве, далеко над ним, сбились в кучу овцы, а вокруг них сновали собаки, то укладывались в траву ждать, то лаяли, гнали зигзагами, между деревянных тумб. Когда наконец овечий поток влился в последние ворота, люди начали аплодировать, а хозяин, дождавшись собак, ушел, ни разу к толпе не повернувшись. Я видела только профиль – щеку рассекал глубокий шрам.

Мне объяснили, что я заехала слишком далеко, но что к гостинице можно вернуться, срезав угол. Казалось, этой заросшей проселочной дороге не будет конца. Я включила радио. Мужской голос тянул слова, цепляя их друг за друга.

Наступила пауза, и слышно было неровное дыхание чтеца. Боже мой, все то же – любовные страдания, неудовлетворенные желания. Ничего нового. У всех одно и то же. Но меня это больше не интересует. Все. Хватит. Никаких желаний, а следовательно, и никаких страданий. Точка. Теперь на повестке дня – спокойная жизнь одиночки. Расчет только на себя.

Мысли перебил женский писклявый речитатив. Дублин. Литфестиваль. Молодые поэты. Голос был таким резким, что радио пришлось выключить. Не буду, не буду, не буду. И про все эти нежности больше не буду. Буду наконец независимой… вам-под-фа-той-та-ить-же-ле-зо-лат.

Скоро потянулись высокий, заросший мхом забор, сторожевые башни и дом привратника. Ворота открылись автоматически, дорога через парк заняла еще минуты две, и только после этого я увидела сам отель.

Путеводители не врали, Эшфордский замок был действительно огромным. На протяжении столетий он обрастал пристройками и вымахал до размеров городского квартала. Бесформенный, из темного камня, истерзанный дождем и ветром, но все еще надежно хранящий знаки ведьм в своих каминных трубах.