Жужа Д. - Очень страшно и немного стыдно [litres]

Это он, точно он. Главное – не волноваться. Сейчас будет правильным расплатиться. Чтобы он не подумал, что я тут сижу и жду, чтобы за меня заплатил он. Это будет невежливо. И тогда можно будет выйти ему навстречу – тут ему даже сесть негде. Так. Где моя сумка? В ней должен быть кошелек. Вот мой зонт. Так… А где сумка? Я была с сумкой? С сумкой. Так. Сумки нет. Чем же я заплачу за чай? Ой, сейчас будет совсем неприятно. Этого официантка просто не поймет. Так. Вот она, слава богу, сумка здесь. Тяжелая какая. Так, чем она забита? Конечно, там же “Детские слезы” в горшке. А еще перчатки и блокнот, ручка и несколько карандашей. Связка ключей, футляр для очков, книжка рассказов Капоте, кругляш гальки с надписью always , жестяная коробочка с помадкой, буклет магазина аксессуаров для дома – сунули на улице, и пока не удалось найти мусорного ящика, чтобы выбросить. Письмо, которое нужно не забыть занести на почту. Обязательно. Не забыть. Сегодня – последний день. Что я ищу? Деньги. То есть кошелек. Так не найдешь. Нужно все вещи выложить. Куда бы? Кошусь на уличного парня – но к нему уже пришла девушка и повисла на его правом плече. Личико у нее хорошенькое, и улыбка такая славная. Узкие туфли в горох и ноги в синяках. Откуда у нее синяки? Часто бьется ногами о мебель. А на мебели от этого трясутся эти самые аксессуары для интерьера, которые изображены в каталоге, что лежит в моей сумке. Девушка такая живая. А может быть, она балерина и педагоги бьют ее по ногам? Говорят, в балете до сих пор так. Нет, у нее нет балетной выворотности и осанки. Наоборот, легкая сутулость. Интересно.

Встаю со стула, на мое место сразу садится ребенок, который отошел от аппаратов с напитками. Теперь непонятно, где разложить вещи. Так. Можно здесь на полу. Наклоняюсь. Выкладываю аккуратно все друг за другом. В длинную линию. Конечно, по закону подлости кошелек обнаруживается последним. Мальчик сверху, со стула, наблюдает за мной. Смотрит на длинную цепочку моих вещей, лежащих вдоль стены. Ну и пусть смотрит. Он же занял мое место! Я оглядываюсь. Отсюда, с пола, все в кафе выглядит совершенно по-другому. Будто наизнанку. Под столами на крючках висят разнокалиберные сумки. Рядом с ними ноги их владельцев. Сидеть на корточках неудобно, я встаю на колени. Пол грязнее, чем я думала, – весь в разводах, а потолок далеко-далеко над маленькими головами. Мальчик сползает со стула и становится рядом со мной. Малыша мать тоже снимает с рук и кладет рядом с братом на пол. Младенец, лежа на животе, сильно тянет голову вверх, пытаясь все рассмотреть, вертит одутловатым лицом. Брат показывает ему язык и начинает бегать кругами вокруг, не отрывая от него взгляда. Младенец тужится, краснеет и начинает тоже дергать ногами, изображая бег, – старший хохочет и останавливается. Младенец тоже замирает. Брат стоит, хитро улыбаясь, потом снова бежит по кругу, а малыш изображает бегущего. Так двигаются собаки во сне. Потом младенец отвлекается на раздавленное печенье, начинает клевать его, как голубь. Мать с наколкой все это видит, но ничего не предпринимает. Снизу она кажется непропорционально огромной. Когда закидываешь голову наверх – непременно приоткрывается рот, это неудивительно – чистая физиология. Вот что интересно: почему женщины всегда открывают рот, когда красят ресницы?

Потолок тоже в пятнах – то ли протечка, то ли так зашпаклевали трещины. Пол в разводах – соответствуют ли пятна на потолке пятнам на полу? Лицо вверх, лицо вниз. Лицо вверх, лицо вниз. Каждый раз, когда вверх, – рот чуть приоткрывается. Только нужно закидывать действительно сильно.

Сейчас сверху на меня смотрит не только маленький мальчик, но и официантка и еще какие-то люди. Официантка протягивает мне блюдце с чеком. А за ней вытянул голову дядька в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами.

– Вы что, это все продаете? – Он смеется, и я вижу, как у него над ремнем трясется живот.

– Нет, – я заталкиваю свои вещи обратно в сумку. Кроме кошелька. Встаю. Смотрю на официантку. Мне кажется, она вот-вот заплачет или засмеется – непонятно. – Я просто искала деньги. Не знаю, как у вас, но у меня, пока все вещи не достанешь, ничего никогда не найдешь. А у вас?

Мужчина с закатанными по локоть рукавами тут самый главный.

– С вами все в порядке? – он смотрит мне в глаза.

Официантка выглядывает из-за его плеча. Она явно меня боится. Мужчина не боится, в его руках власть. Это чувствуется по взгляду.

– Она просто уступила место моему сыну, – у женщины с наколкой на плече сейчас очень громкий голос. Она наконец перестала говорить по телефону. Пьет что-то из высокого стакана – над губой блестит белая пенка.

Лучше бы она вытерла эту пенку – с пенкой на губе ей трудно верить. К ее мнению никто не прислушается. Неправильно это, когда еда на лице.

Видно, что они все не приняли в расчет фразу женщины с пером. Она действительно не выглядит как кто-то, кому можно доверять на все сто. Но она очень мило пытается мне помочь. Я ей благодарно киваю. Ее сынок опять бежит к аппарату с напитками. Я сажусь на свой бывший стул.

– Можно мне еще чаю? – вижу, как это все не нравится официантке. – Извините, вы правы, мне пора. Я должна идти. Спасибо.

Выхожу на улицу, но уйти не могу. Я же должна дождаться человека. Столик у витрины уже заняли. Стою около самых дверей в кафе. Стоять здесь как-то странно. Делаю вид, что у меня расшнуровались ботинки, – медленно перезавязываю их заново. Асфальт вокруг покрывается черным горохом, и в этом угадывается четкий ритм. Это пошел дождь, хорошо, что я с зонтом, теперь дождь еще и слышно, – по натянутой надо мной ткани бегут сотни крохотных ног. Толпа человечков мечется по моему зонту – туда-сюда, туда-сюда. Проходящий мимо мужчина задевает мой зонт шляпой – “извините!”. Но человечков с него не сбивает – все так же топают, топ-топ-топ-топ-топ. Опять удар по зонту, но уже другим зонтом – не черным, как у меня, а цветным, раздутым, самодовольным. Здесь очень узко, картинки мелькают совсем близко: лысина, пальцы заправляющие за ухо прядь волос, руки в кольцах шарят в поисках замка на сумке, уши, огромные уши, и маленькие глаза в очках, и длинная челка. Отворачиваюсь в сторону – в соседнем ресторане повар в белой шапочке достает широкий нож и начинает медленно нарезать огурец соломкой, складывает в контейнер, тщательно вытирает нож, убирает, моет доску и уходит в глубь кухни. Рядом со мной останавливаются полицейские с кургузой собакой. Объясняют мужчине, как пройти, очерчивают в воздухе воображаемый маршрут, собака широко зевает. Два молодых клерка торопятся к пабу.

– Ты уже давно не живешь.

– Что ты имеешь в виду?

– Полюбуйся на свою ладонь и тут же поймешь, что ты робот.