Жужа Д. - Очень страшно и немного стыдно [litres]

Страх начал было рисовать передо мной картины ночных врагов, но не очень в этом преуспел, так как было абсолютно непонятно, кто сможет напасть на меня здесь, в этом безлюдном месте. Но глупость продолжала буравить мозг. Туман был настолько тугим, что казалось, его можно глотать. Открыть рот и откусывать влажные куски. Может, просто проесть в нем дорогу? Ага. Выпей, крошка, море, если боишься утонуть. А что? Может, он вкусный? Сладкий? Нет, скорее всего, он соленый, как океан, который за ним скрывается. А вот и неправда: осадки всегда пресные, по вкусу он должен напоминать снег или в лучшем случае молочное желе.

Сейчас бы крепкого друга рядом. И все бы превратилось в любопытное приключение. Нет. Мне же никто не нужен. Я же приехала сюда освободиться от желаний. И вот опять. Мне бы, мне бы. Ей-богу. Нужно взять себя в руки. Успокоиться. Что я там помню из аутотренинга. Нужно представить, что я здесь не одна. Что за мной идут люди. Много людей. Они внимательно следят, чтобы ничего не случилось. Бояться нечего. Нужно просто найти выход. Они ждут.

Уже легче. Вот у меня чашка горячего чая в руке, я снимаю с блюдца серебряную ложку и отправляю куски тумана себе в рот. Проедаю нору, по которой уйду с этой лысой горы. А сзади за мной внимательно наблюдают зрители. И ничего не страшно. Если что – спасут. Я всем нужна. Всем. Да. А мне? Стоп. Мне никто не нужен.

Я отдохнула и даже немного повеселела. И, словно чуя, что я его не боюсь, туман начал уходить. Вокруг проявляли фотографию в огромной небесной кювете. Во все стороны развернулось никелированное небо над гнездами гор, а справа, внизу, вдоль линии прибоя, показалась долгожданная лента шоссе. Значит, нужно туда, где дорога, где люди, где можно поймать машину. Спуск крутой, но буду идти зигзагом.

Склон, снизу казавшийся мягким, заросшим, на деле оказался каменистым и скользким. За колючки держаться было невозможно, и приходилось цепляться за траву. Все вокруг резалось и кололось, ноги скользили по камням и проваливались в болотистые ямы.

Я промокла до самых внутренностей, ободрала ладони, коленки, подвернула ногу, а вниз продвинулась совсем чуть-чуть. И вот, когда наступило отчаянье, мой спуск пересекла тропинка. За ней кустарник выглядел совсем непролазным, и я пошла по ней – она не может закончиться тупиком, протоптанная людьми, она должна куда-то вести.

Сразу стало неважно, сколько времени займет моя прогулка – она все равно закончится, и, если опять придет туман или настанет ночь, по ней я всегда смогу идти вперед, и она не приведет меня в пропасть, нет же тропинок, протоптанных самоубийцами. Надеюсь, что нет. Так проще – здесь не было ветра, а дождь я уже не замечала, как не замечала ни воды в ботинках, ни прилипшей к телу одежды.

В воздух добавили сумеречную синьку, а впереди вырастали всё новые повороты, как скучные театральные кулисы. Мысли, покрутившись хороводом, улетели прочь. Я больше не думала ни о чем, я шла, механически выставляя вперед ноги. От голода кружилась голова, и мертвый мобильник глупо оттягивал карман.

Наконец, за очередным поворотом появились несколько белых домов, рассыпанных вокруг островерхой церкви. Дорога вильнула к изгороди, заросшей подбелом и крапивой. Поравнявшись с первым домом, я услышала крик. Кричал не человек. Звук был необычный – как если бы к крику чайки добавили автомобильный клаксон. Я в жизни не слышала ничего подобного. Кричало животное, но какое? Свернула за дом, на этот вопль.

У сваленных в кучу камней лежала овца, мотала головой и таращилась желтым глазом. Из разорванного живота на щебень вывалились кишки. Похоже, ее сбила машина на шоссе, и кто-то оттащил ее сюда. Овца продолжала орать, и кишки ее дергались, но сами по себе, безо всякого участия несчастной. Меня вырвало.

– Помогите! – Собственный крик вышел натужным и сиплым. – Люди!

И тут до меня дошло. Овца рожала. Из нее торчали две ноги с копытцами, а никакие не кишки. Вздрагивая всем телом, она тянула набок шею и орала, видимо что-то у нее пошло не так. Нужно было что-то делать. Я слишком устала, хотела было подняться, но не смогла и повалилась назад. Но тут меня подхватили чьи-то руки, подняли и отставили в сторону – переставили, как хрупкий предмет.

Неизвестный присел перед овцой, засучил рукава на крупных руках, тряхнул головой, откидывая волосы, отчего стал виден шрам на щеке, быстро вытянул скользкого ягненка за ноги и положил овце под живот. Та сразу же замолчала. Мужчина встал, подошел к бочке с водой и вымыл руки.

– Вам нужно переодеться. Вы вся мокрая. – Голос был низкий и хриплый.

– Я потерялась.

– Какой отель?

– Эшфордский замок.

– Ждите меня здесь.

Скоро он вернулся в сопровождении невысокой пары – лохматой женщины в пижамных штанах, заправленных в резиновые сапоги, и мужчины, который держал в руках садовые ножницы, бутылку с прозрачной жидкостью, и тщетно пытался застегнуть рубаху.

– Это Бер и Ита Ноланы.

Они одновременно кивнули. Бер никак не мог попасть в нужную петлю. Наконец застегнулся, наклонился к овце, обрезал и перевязал пуповину и полил на нее чем-то из бутылки.

– Ита отвезет вас.

Женщина покивала, хлопая глазами, и пошла к дороге.

– Спасибо.

Спасший овцу незнакомец мотнул головой, откидывая волосы, упавшие на лоб, и на щеках у него появились ямочки, в одну из которых заломился шрам. Так это тот человек с собаками-победительницами. Он оттряхнул мою спину от травы, похлопывая словно ребенка, я пробормотала что-то благодарное и поспешила за Итой. Мужчины остались возле овцы.

Всю дорогу до замка я вспоминала его хриплый голос и силу рук, как легко он отставил меня в сторону – бережно, как антикварную вазу. А я даже не спросила, как его зовут. И не хотелось думать, что я никогда его не увижу.

Следующим утром, уложив вещи, я опять стояла перед грустным администратором. Он протянул мне пакет – в нем были выстиранные свитер и брюки, – попросил подождать, пока распечатают в офисе счет. Стоял опустив голову, словно оплакивал кого-то. Так же он смотрел прошлой ночью, когда меня привезла сюда Ита. Выглядела я, должно быть, ужасно, с одежды на паркет натекло воды, а куртка, свитер и брюки были перепачканы землей.

– Хорошо еще, вы не простыли после вчерашнего похода. – Казалось, он вот-вот заплачет, а я начну его успокаивать.

Я кивнула и отвернулась к портрету Голдсмита, но картина была настолько слабой, что любоваться ею было неприлично, пришлось отойти к окну. С холма открывался вид на долину и горы-призраки. Через подлесок горела полоса залива, там из-за тучи вышло солнце и, полыхнув в воде, поползло золотым пятном по лугу. Легкий ветер гнал травяные волны.

Сзади кто-то откашлялся: