Юрий Поляков - Три позы Казановы

Первыми почувствовали неладное сослуживцы. И хотя Афросимова не унималась, продолжая настаивать на том, что дело вороватых создателей «Скотинской мадонны» нужно довести до суда, во всём её облике появилась непривычная мягкость, снисходительность и даже мечтательность. Коллеги изумлённо обсуждали небывалый случай. Она выступала обвинителем на процессе прапорщика-контрактника, который внезапно вернулся из горячей точки и обезвредил десантным ножом хахаля, проникшего в расположение его жены, и вдруг вопреки ожиданиям Железная Тоня потребовала для членовредителя такой смехотворный срок, что адвокат только раскрыл рот, а судья переспросил:

– Антонина Сергеевна, вы не ошиблись?

– Отнюдь! – ответила она и туманно улыбнулась.

Дальше – больше: один из её коллег-прокуроров обмывал в «Метрополе» с клиентами удачно рассыпанное уголовное дело и вдруг увидел Афросимову. Она входила в ресторанную залу вместе с седым красавцем, постоянно мелькающим в телевизоре… Они сели у фонтана и заказали лобстера на икорной подложке.

Наконец портрет был написан, и вышел он именно таким, каким увидел его во сне Бесстаев. Чем отличается великий художник от рядового изготовителя артефактов, пусть даже и талантливого? А вот чем: у рядового воплощение, как бы он ни старался, всегда ниже замысла. У великого, как бы он ни ленился, – всегда выше! Фил Бест не родился гением, и литературы в его холстах было больше, чем живописи; хорошая школа и заковыристые сюжеты заменяли ему дар умножения сущностей с помощью разноцветных червячков, выдавленных из свинцовых тюбиков и перенесённых кистью на холст. Портрет любимой женщины стал его вершиной, впервые воплощение оказалось вровень с замыслом. Больше с ним такого не случалось никогда…

Антонина долго стояла перед пахнущим свежей краской полотном, а потом тихо сказала:

– Я хочу, чтобы ты выставил мой портрет.

– Ты хорошо подумала? – спросил он.

– Да! – улыбнулась.

Она стала часто улыбаться.

Портрет Афросимовой стал гвоздём осеннего салона. Все глянцевые журналы, все бульварные газеты напечатали репродукцию скандального полотна с пикантными комментариями. «Комсомолка» поместила шедевр Фила Беста на первой полосе под огромной шапкой «Голая прокурорша». Газету расхватали в полчаса. И было отчего: на ступеньках, положив покойную руку на перила кованой лестницы, вполоборота к огромному венецианскому зеркалу стояла очень красивая статная женщина с чёрными волосами, собранными на затылке в тяжёлый пучок. На ней была строгая тёмно-синяя форма. А в зеркале на тех же ступеньках, у тех же перил стояла она же – только совершенно нагая, пышно зрелая, с тёмным шелковистым лоном, с распущенными, как перед ночью любви, волосами, разлившимися по несказанным плечам… Но вот какую тонкость мог заметить наблюдательный зритель: вопреки ожидаемому глаза одетой Афросимовой смотрели на зрителя с плотским вызовом, с каким-то томным лукавством. И, наоборот, в глазах голой прокурорши, которая даже не пыталась заслонить ладонью свой прекрасный срам, светилась печаль безысходного целомудрия…

Тут-то и началось! Немедленных объяснений потребовал прозревший Сурепкин и получил сполна: Антонина объявила, что любит другого, собрала вещи и, подав на развод, переехала к Бесстаеву. Подросшие, но ещё не повзрослевшие дети возмутились любострастной выходкой матери и, порвав с ней отношения, остались жить с отцом. А Никита вдруг осознал, что податливые медсестрички никогда не заменят ему Железную Тоню, которая, оказывается, любима и желанна, как двадцать лет назад, когда он изнывал под её окнами и помогал будущему тестю ремонтировать трофейный «Опель». Сурепкин запил, страшно и неутолимо, что среди стоматологов случается крайне редко.

Однако на этом неприятности не закончились. Возмутительная пресса легла на стол начальству, и Афросимову, бросившую тень на профессию, уволили из прокуратуры, что было очень кстати: она уже всех замучила своими требованиями возобновить следствие по «Скотинской мадонне». Пав телом и оставшись без работы, Железная Тоня, однако, не пала духом и с неукротимой энергией занялась делами Бесстаева: организовывала выставки, составляла договоры, редактировала рекламные проспекты, уламывала жадных галеристов. И знаменитый художник понял: он обрёл то организованное семейное счастье, о котором мечтал всю жизнь.

Между тем Никита в пьяномугаре лишился клиники: друг-однокурсник, воспользовавшись алкогольным помрачением компаньона, переписал её на себя. Детки, оставшись без родительского присмотра, тоже отчудили по полной. Паша, провалившись в мединститут, попросился в армию, хотя имел отсрочку, и попал в какую-то совсем уж злобную часть. Через полгода его комиссовали по инвалидности: якобы боец упал с танка и отбил себе почки. Афросимова, чувствуя явный состав преступления, помчалась в полк, пыталась разобраться на месте, но с «голой прокуроршей» никто даже разговаривать не стал.

С Викой тоже не заладилось. Она связалась с сектой Шестой Печати и, прихватив семейные сбережения, бесследно исчезла. Антонина Сергеевна заметалась по стране, подняла на ноги знакомых следаков, продолжавших, несмотря ни на что, её уважать, правда, с некоторым недоумением. Дочку искали год и нашли в пещерах под Пермью, где она вместе с единоверцами ждала конца света, ибо сказано в Апокалипсисе: «…И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих; и цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца!» Вика оказалась без денег, в лохмотьях, в язвах, зато с ребёнком, которого родила неизвестно от кого. Но даже в таком состоянии от помощи матери она отказалась!

Однако самое худшее ожидало Афросимову впереди. Закончив портрет и хлебнув той восторженной суеты, которую многие принимают за славу, Фил почувствовал, что начинает тихо охладевать к Антонине. Знаете, как это бывает: вчера волоски вокруг сосков желанной женщины приводили вас в нежное неистовство и эксклюзивный восторг… А сегодня вы уже смотрите на эту неуместную растительность с рудиментарной тоской. Иногда Бесстаеву казалось, будто знобящая страсть, недавно наполнявшая смыслом его существование, осталась там – на холсте. Возможно, так и есть – ведь критики единодушно объявили «Портрет голой прокурорши» лучшей работой Фила Беста. Поначалу, понимая, какую жертву Тоня принесла ради него, художник боролся с охлаждением, убеждал себя, что такой верной, страстно-целомудренной и самоотверженной женщины у него больше никогда не будет. Но, как сказал Сен-Жон Перс, вся жизнь художника есть лишь пища для солитёра вдохновения. Впав в творческий кризис, Фил вообразил, будто всему виной однообразие его мужских достижений, и стал тайком встречаться со своими групповыми жёнами…