Владимир Киршин - Дед Пихто

недвижим, как дуб! — нечёсаны рыжие баки, и трубку не вырвать из зуб, как кость у голодной собаки!

Надёжа наша. Да нет, и не про него, и не про дирекцию Пискушинки, непривычно покладистую, настораживающе ще-щедрую — так бы и дал в глаз! — орал Петрушин на все Благодушино: — Не верю! Так не бывает! — Дирекция виновато вздыхала, — интеллигенты, что про них писать, нет в них жизни — одни мечтания. А на-пи-сал бы я о стареньком седом тапёре, который в уголке зала над клавишами ворожил: старичок, седые патлы, он Гершвина играл. Я подошёл, учтиво поклонился, выразил восхищение. Старик голову поднял и странненько так захихикал: он был джазово пьян. Мало того, он был лётчик, и одна рука у него была джазово сломана. В конце вечера он ушел в петрушинском пиджаке, а свой оставил — в нем были обнаружены: мятый платок, мятая рублёвка и две терракотовых статуэтки — злодей похитил их с витрины.

Волшебный вечер.

Я один. Я чувствую приближение минуты покоя и готовлюсь встретить её основательно: выношу на балкон мягкий стул и несколько раз хлопаю его по обивке — летит пыль, я отступаю, пережидаю пыль, затем устанавливаю стул боком к перилам и возвращаюсь в комнату.

Там я раскрываю балконное окно и выставляю на подоконник тарелочку, на тарелочку ставлю рюмочку, в рюмочку наливаю коньяк. Любуюсь: коньяк и не здесь, и не там, и не дома, и не на улице — он на границе — темнеет грозно, схваченный золотыми ободьями рюмки. Я чувствую пленённую его мощь и отвожу глаза.

Улыбаясь, режу пошлый лимон, посыпаю дольку сахаром и кладу на тарелочку рядом с рюмкой.

Немного подумав, нахожу в аптечке хорошую сигарету — кладу с другой стороны, аккуратно, чтобы не замочить её лимонным соком.

Беру спички и выхожу на балкон.

Сажусь. Сажусь на стул боком к перилам, вытягиваю ноги и размещаю руки привольно. Замечаю в одной из них спички и отбрасываю их на подоконник. Размещаю руки привольно и замираю.

Теперь всё.

Я смотрю на небо: оно бирюзовое. Справа оранжевое — там присело солнце, а вверху синее — оттуда уже спускается ночь. Небо, солнце, ночь — всё на месте.

Все в сборе.

Медленно, не меняя позы, я отвожу руку в сторону и беру коньяк: дикий зной плещется в стекляшке, заколдованный дикий зной. Я пропускаю его внутрь без задержки и только потом, уже после глотка, мысленно заглядываю в шахту пищевода и вижу там багровые отсветы освобожденной энергии и слышу победный её рёв.

Опасливо пячусь.

Еще один ленивый рейс руки, и я кладу дольку лимона сахаром на язык. Лимон взрывается соком во рту.

Тихий вечер, ни ветерка. Невероятный вечер: ни мух, ни комаров, юная листва, ничего не знающая о пыли, замерла в изумлении при виде этого лучшего из миров. Май.

Смешной месяц, высокомерно думаю я, но мысль эта стара, скучна и недолго занимает меня. Я смотрю на свою комнату с балкона через открытое окно и вижу свою жизнь в ней издалека, как в кино: вот я хожу туда и сюда... с чайником... с книжкой... Вот я сутулюсь в раздумье, а вот машу руками и прогибаюсь — делаю зарядку. Вот мой стол, вот самодельный абажур с нарисованным цветком, на столе — любимые предметы. Обласкав их взглядом, я медленно поворачиваю голову.

Пепел моей сигареты падает за борт и пропадает из виду. Но одна чешуйка пепла не хочет падать, она колышется в восходящих потоках на уровне моего лица, не падает и не взлетает — стоит на месте, и я схожу с ума от счастья: это стоит время.

Но стоит мне дунуть — и оно, время, помчится прочь.

А если я наклонюсь — я его съем.

Я смотрю на небо и вдруг вижу высоко-высоко в вечернем небе след самолёта и вспыхивающий сигнал на его острие. Я понимаю сигнал: это и есть та самая минута покоя, которую я ждал. Я чистил сиденье — она летела из-за горизонта на встречу со мной, я забавлялся с посудой — она летела, шутил со временем — она недоумённо замирала, а потом летела ко мне вновь. И вот мы встретились. Я поднимаю ладонь к небу и говорю: «Привет».

«Привет», — отвечает мне звёздочка и скрывается за домом.

Удовлетворённый, я забираю стул и покидаю балкон. В кухне вздыхает кран — кажется, дадут воду.

Коллекция фраз. То же, что коллекция речных камешков—маленьких, случайных и ничем, кроме речных струй, друг с другом не связанных. Как говорит мой младший: «Приколись».

— Квартеронки очень красивы.

— Завяжи узел на платке или хотя бы покушай.

— Смотри: таракан залезть не может.

— У меня есть знакомый в Париже — не тот, который умер, а тот, который жив.

— Идём, идём, медведя увидишь.

— Заходишь на завод-то?

— Да забегаю иногда.

— Угу. Он уже полгода закрыт.

— Давай скорее, я замёрзла.

— Пока, бой. Люби маму, слушайся папу. Не перепутай!

— Вот — кто мы такие?

— А из норки стоит шестьсот восемьдесят.

Камешки, конечно, случайны, но —отобраны, выходит

— случайны не вполне. И друг с другом они как-то связаны — не по смыслу, но — по цвету. Как говорит мой младший: «Приколись. Прикололся? Теперь фигей». Фи-гею:

— Квартеронки очень красивы, а если руки холодные, то ребенок замёрз.

— Убери ружьё, это грешно.

— Всё, всё, пора. У меня сейчас туфелька в тыкву превратится.

— Ну... это можно только из кубиков сложить.

— Поставь по-нормальному.

— Ты уже кончил?

— А я тебя не спрашиваю — ешь давай.

-Ну и что? Он же не обещал нам жить вечно.

— Коза как жертва обстоятельств.

— А вот — Марио, он служит в местном госпитале, его летательный аппарат построен из четырнадцати негодных костылей!

— Откушу-ка я ему голову!

Занятие такое — наблюдение за ручейником. Если долго смотреть на бегущую воду нашей речи, то на дне, среди разного лесного мусора, можно увидеть живого обитателя

— крохотного и юркого. Нарочно не скажу, как он выглядит. Только надо не шевелиться — а то спугнешь. Как говорит мой младший: «Пофигел? Теперь обломайся».

— Квартеронки очень красивы, а ножи от горячей воды тупеют.

— От хуанхуан пищевого уксуса родится насекомое цзюю, от цзюю — насекомое моужуй, от моужуй — вошь на тыквах.

— Я смотрел на это сквозь зубы.

— Распишитесь вот здесь.

— Иди полежи, я сказал.

— Оставленный без присмотра, сумеет прогрызть дыру и удрать.

— Как, как штаны называются, в которых вчера Люся была?

— Это полагается распространить на всю страну.

— Горячей-то так и нет?

— Это какой-то ад!

— Пригласили девушку сниматься — напоили, обыграли в карты и спрашивают: ты чего так материшься?

— Картошка лопнула — в ожидании вас!

— Куда я екое урево-то пущу?

— Я ведь тебе объяснял, а ты внимания не определила настоящего.

— Бох есть дух.

— А то.