Роман Солнцев - Восторженный беглец

— Да, надо было оторвать, — согласился я.

"Прощай навеки! — подумал я в который раз о

Тане. И с усилившимся раздражением вдруг вспомнил о Светлане, — Эгоистичная пустая девчонка! Прыгает, как кузнечик, сама не знает, чего надо! И мальчика моего мучает! Мишу! — Жуткая жалость и любовь к этому нелепому существу потрясла меня, — Чем мне помочь тебе? Деньгами?.." Он не возьмет. Наверняка дал матери слово. Ходит в голубой рвани, трижды штопанной, вроде Кости Иванова. Надо бы ему купить вельветовый костюм! Сейчас вельвет в моде. Кто этими делами занимается? Конечно. моя милая книжница… Среди ночи я позвонил Нелке.

— Ау! — сказал я.

— Уа! — ответила она. Это означало, что она плачет без меня.

— Нужен срочно вельветовый костюм коему сыну! — нарочито грубо и прямо заявил и Неля не обиделась. Ей нравился такой жесткий разговор. Мужчина звонит.

— Двести пятьдесят. — сказала она без промедления. — Через два дня будет.

— Двести пятьдесят? — ахнул я но, чтобы не терять марки, небрежно бросил: — Я думал — четыреста. — И пробормотав из пижонства: — Я тебе позвоню на рассвете, — положил трубку.

Наступило лето. Кристаллы наши медленно росли. Шеф уехал отдыхать в Югославию. Вова, прихватив в библиотеке Цицерона и повесив на грудь оловянный крестик собственного изготовления, ушел на месяц пешком в Саяны. Я один остался, без лаборанта и без руководителя, сам себе лаборант и сам себе руководитель. Мне бал обещан золотой месяц — сентябрь. Но еще столько ждать…

На улице висели белые облака пыли, в них что- то время от времени поблескивало — то ли ветровое стекло, то ли включенная фара, смотреть больно. Зной нарастал, как международная напряженность. Израильтяне охамели — вбивали колышки вокруг себя к вешали спои флаги на чужой земле. В магазинах появилось больше молока, и было оно на вкус уже почти натуральным.

Я сидел в майке и джинсах, опустив жалюзи и шторы на всех трех окнах, и полумраке, и читал "Приключения Робинзона Крузо", время от времени поглядывая на показания приборов на всех семи включенных печах. Особо ревниво я следил, конечно, за режимом внутри печи номер один. Растет чернит, сказал бы мой сын, растет чернит — американцев очернит!

Днем напряжение в сети плясало, но ПИТ выручал. Ночью оно было более ровным, и поэтому я мог спать спокойно, дома, но я почти не спал — все думал о своей жизни и перечитывал, как заколдованный. одно и то же место н великой книге — про то, как Робинзон увидел на песке след человеческой ноги. Я разглядывал, наверное, в сотый раз рисунок, изображающий этот момент, и ужас охватил меня, как в детстве. У меня же в комнате не было ни одного чужого следа, тем более женского. Только на видное место я положил шпильку для волос — нашел случайно в книге, куда, видимо, вместо закладки сунула ее Таня. Как-то зайдя ко мне одинокому и таинственному в смысле личной жизни, зануда Серега Попов спросил:

— Запчасти любовницы?..

— Да, — Я подумал, что, возможно, бывает и такое остроумие, и, предугадывая его вопрос насчет книги о Тамме добавил:- Кстати, этой даме я и отдал о Тамме. Кстати, тараторит эта дама со скоростью ноль целых девять десятых тамма. — Все физики знали, что один тамм — это единица скорости разговорчивости…

Но Серега на этот раз не был расположен шутить. Мутными от раздумий глазами он смотрел на полки с книгами, бормоча:

— Так… программирование, фортран… статфизика… кристаллы, фазовые переходы… — И неожиданно спросил: — Витя, ты доволен жизнью?

Если бы он спросил, не знаю ли я. какой длины усы у тигра, я бы удивился меньше. Он вообще все знал, собирал, обобщал.

— Какой жизнью? — растерянно переспросил я.

— Вот этой! — Серега повел тоскливым взглядом по комнате и по окну, но вечерним облакам и разбухшему зеленому лесу, в котором невнятно что-то кричали или пели. — Вот!

— Почему ты вдруг?! — Я позволил, наконец, удивлению отразиться и на моем лице. — Ты-то о чем?!

— А почему он не возвращается?! Костя. Как так можно! Мы шли одним фронтом… мы даже общий эксперимент придумали. Я бы посчитал, что было там через десять в плюс двадцатой степени секунд! А ему — до лампочки! Ну, Утешев ворчал… да пошел он нах хауз! — Я не узнавал Серегу. — Это все равно что ребенка бросить на вокзале… оставить слепую мать! Бабушку!.. Ну. довели бы опыт до конца — и красиво у шел! Я знаю, многие выдающиеся физики любят альпинизм… у меня сердце больное, я бы тоже…

Я хотел ответить, что Костя занимается не альпинизмом. видимо, Серега что-то путает, но не стал ничего говорить.

— А вообще, на фиг вся эта наука? — сказал я.

— Да? — Серега задумался.

Послышался рокот — со стороны юга над рекой ползла фантастической синевы и мощи туча. Она вся дрожала от множества мелких молний’ она была начинена ими, как карась косточками. Она разрасталась на глазах. И молнии на глазах становились толще и белее. И вот по окнам ударил первый гром, верхний шпингалет щелкнул — был повернут не до конца и с лязгом опустился, как затвор у винтовки. Я вздрогнул, а Серега забормотал под нос:

— Километры… мили… лье… Да. белье! — Он вспомнил, что жена просила снять белье во дворе, и заторопился. (Сама она побежала к Нелке Гофман что-то менять или покупать. О, вельвет моего счастья!..) — Насчет "на фиг". Я подумаю. Может быть, и можно достаточно строго сформулировать и решить задачу, на какой стадии развивающейся системе нужен отвлеченный аналитический аппарат, наука. Да! Интересно…

Зашумел, как лошадь мордой в сене, ливень. Хрустнула молния — аж вздрогнул наш каменный девятиэтажный дом. Мигнул свет, оставленный и прихожей. Я встал, выключил его, снова лег.

В шуме и сопении дождя, в звонах отдельных струй мерещилась сладкая протяжная музыка. Наверное, мой сын сейчас не спит. И вряд ли спит Светлана. И Люся. Между прочим, эта грубоголосая, плечистая, самоуверенная женщина куда добрее душой, как теперь я нижу, чем моя нежная, интеллигентная Таня. Так печально жить на свете. Люся хоть плакала при мне. Таня — ни разу. Всегда свежа, спокойна, чиста, стерильна, как хирургический инструмент. Кем вырастет Мишка? "Беру свои слова обратно". Тьфу! Пусть дети будут лучше…

Среди ночи я. наверное, забылся… Но вдруг ощутил смутное беспокойство — что-то было не так вокруг меня. Дождь продолжался, мешаясь с ветром, гул ветра порой даже заглушал рокот уходящей грозы. На улице стоял мрак. Я вскочил, как ужаленный, щелкнул выключателем — света не было. Вон оно что — мой холодильник на кухне не щелкал. Нет электричества! Мои кристаллы!..

Я, матерясь, одевался — запутался в штанинах, упал, больно ушиб локоть. В темноте не нашел плаща. уронил со столика в прихожей круглое зеркало. О. черт!.. Я побежал через лес напрямую в лабораторию.