Роман Солнцев - Восторженный беглец

Нет, телеграмма была от Кости: "ДЕНЬГИ ПОЛУЧИ ГЛАВПОЧТАМТЕ ТАМ ДАЛЬШЕ И ПИСЬМО НАШИМ НИ СЛОВА ОБНИМАЮ КОШТА ГОМЕШ".

Я пожарил яичницу, разглядывая телеграмму. Она была из Тувы. Из Тувинской автономной республики. Ничего себе, носит человека — с востока на юг страны! Бич. Бездельник. Я поел, порвал телеграмму и, глянув на часы, поехал в город.

Он перевел мне двести шестьдесят рублей. Поразмыслив, я понял: шестьдесят — это проезд на БАМ. "Точным стал!.." — еще больше озлобился я после беспокойной ночи.

— Должно быть еще письмо, — сказал я девушке, которая сидела за буквой "Н". — Посмотрите — Нестерову.

— Пишут, — отвечала девушка.

"Вот! Я еще должен теперь сюда ездить, ждать письмо!.." — все больше распалялся я. В переполненном автобусе вернулся в Академгородок, и только пошел домой — ко мне постучалась Люся, и бело" юбке, белом пиджаке и рубашке, с коротким синим галстуком. Лицо у нес было мятое, мучнистое, видно, тоже плохо спала.

— От Кости нет ничего? — буркнула она.

"Узнала от почтальона, — понял я. — А чего мне врать?"

— Прислал деньги. В телеграмме было — Tyвa, проездом.

— Правильно, Тува, — Люся, не моргая, смотрела на меня. — Я все больше вижу — ты очень порядочный, Витя. Я тебе верну Таньку, вот собакой буду!

— Не надо, — тихо сказал я. — Не надо мне Таньку.

— Как хочешь, — тут же согласилась она, занятая, конечно, своими заботами. — А он честный. Молодец. Возвратил долг.

— За проезд, — уточнил я, проверяя, сказала ей Светка про первую телеграмму насчет денег или нет.

— Вот! Я не догадалась, а он…

— Я бы у тебя не взял! — Было ясно, что Светка молчала как рыба. — Да и у него… Но раз уж прислал… Могу тебе отдать!

— Да ты что. смеешься?! — вдруг заплакала Люся. — Издеваешься?! Вы че, правда меня все курку- лихой считаете?! Будто я толкнула на пагубный путь! Я получаю двести — разве нам с дочкой не хватает? Да она сорок рэ стипендии! А я училась — двести старыми получала! И все! И ничего — выросла! Где директор? Где парторг? Все в отпуску! Я больше не могу! — Она достала из сумочки сложенный лист бумаги.

— Ты что, заявление принесла?! — испугался я. Еще не хватало ей сейчас развода. Или отречения от мужа.

— Возьмите!.. — Люся протянула бумагу. Я развернул. На ней было написано следующее: "Ввиду того, что я не смогла оказать должное положительное влияние на своего мужа, Иванова К. А., который сейчас работает на различных стройках страны не по специальности в связи с необходимостью улучшения своего физического состояния, прошу вывести меня из состава профкома института и снять с меня все общественные нагрузки, как-то: Фонд мира, общество трезвости, общество "Знание", из-за отсутствия моральных прав с моей стороны…" и т. д. Я читал это безумное, тоскливое послание, которое, разумеется, не стали бы всерьез принимать в расчет ни директор, ни парторг, а Люся села на стул и разревелась, совсем как простая деревенская баба.

"Господи, — думал я. — Женщины наши милые! Зачем наукой-то занимаетесь?! Зачем лезете в руководство?! Рожали бы, воспитывали детей. Вы' не нам — себе, себе делаете хуже! Вы и докторскую можете защитить, и академиками стать… только надо ли?! Кому что доказываем?!"

— Я передам, потом, — сказал я, понимая, что ей нужно отдать эту бумажку хоть кому-нибудь, сбагрить с рук и успокоиться. — А сейчас иди и работай.

— Я правильно поступила? — спросила Люся, вставая и утирая тяжелой кистью в веснушках мокрое от слез лицо. — Да?

— Ты поступила как настоящий хороший работник, — произнес я идиотскую фразу, наверняка слышанную в каком-нибудь кино. — Иди, Люсенька. А если что будет от него, я тебе передам.

Она обняла меня, поцеловала. Не хватало еще, чтобы в эту минуту ко мне заглянул кто-нибудь из соседей.

— Эх, Татьяна! Это я, я виновата… — прошептала Люся и выскользнула, прикрыв бережно дверь за собой в знак уважения ко мне…

Наконец пришло письмо от Кости Иванова. Я читал его поздно вечером, вернувшись из города, — мы с Нелей Гофман ходили на американский фильм "Три дня Кондора" (о честном работнике ЦРУ. Ха-ха!..). перед сеансом я забежал на главпочтамт. но при Неле не стал вскрывать конверт. Кстати, Неля смотрела на зкран отнюдь не узкими глазами, они у нее были восторженно-круглые. Но когда мы вышли на улицу, она снова их сузила — наверное, ей казалось, что так она больше нравится мужчинам, так в ней больше ума и значительности, не говоря о темпераменте. Кто знает, может, она и права. Насчет вельвета я сказал ей, что подумаю, что мне обещали японский велюр…

Костя писал: "Ну. здравствуй, Витек! Не хотел я тебе писать, все равно не поймешь, но сегодня такое расположение облаков на синем небе — напоминает детство, вдруг и тебя проймет… Старина! В сутках 24 часа. 8 мы спим. Часа два едим и прочее. Остается 14. На работе — минимум—10. Остается—4?! Это на книги. Кино. Плакаты. Названия магазинов. А что это значит? Мы — смотрим — на мир — чужими глазами (книги, кино, телевизор). Мы слышим — мир — чужими ушами (радио, телевизор). Мы — живем — чужой жизнью! Истинную жизнь — землю, на которой нам посчастливилось родиться — ты видишь только по дороге в НИИ. Это две-три березы, на которых рассеянно остановился твой взгляд. Синица или ворона. Белка на сосне, занятая своим делом. В лучшем случае, обломок стекла, стрельнувший зеленым лучиком тебе в душу. Кошка, перебежавшая дорогу. Старик Петр Васильевич, кушающий яйцо с солью. И неизменно шутящий. что соль — бертолетовая! Вода из-под крана в лаборатории, которой мы запивали спирт. Голубая, чистая. Пьешь, даже не думая, что наша река — может быть, последняя в Сибри, вода которой без очистки идет в трубы водопровода. Другие реки уже опасны. В них щелочь (Ангара) или кислота (Томь). Можно даже соединять реки и устраивать взрывы, что и будет в будущем… Короче! Живем свою жизнь — и не свою. По чужой колодке. Почему я пошел в университет, да еще на биофизику? Престижно. Помнишь, девять человек на место?.. Родись я на пять лет позже — пошел бы уже в экономический или даже торговый. Нет? Да и в школу повели учиться в престижную, номер 1, куда брали особо развитых или детей не совсем рядовых родителей. И повели-то с 6 лет — уже умел читать, считать… И конечно, тут все предопределено: золотая медаль, ленинский стипендиат, аспирантура при БГУ и — в НИИ… хотя тут и начинается буксовка… кончившаяся. как сам видишь, побегом. Аукаются мои многолетние терпения (можно так сказать?), суровая четкость нашей семьи, тихий непререкаемый голос бабушки… считающая, что только тек можно жить, правильная до квадратности ногтя на мизинце ноги бедная моя мама… ей бы не в судьи, не в кровь и гной… а варежки вязать, цветы сажать… А если ты, Нестеров, побежишь — аукнутся беспаспортные годы твоих предков-крестьян… но ты не побежишь! И не вылезай! Чем скромней, тем прекрасней! А я вот шишковать собрался… на выручку (6–7 тысяч) машину куплю. Не себе — Люсе. Она когда-то мечтала, а потом подавила желание. Значит, еще больше мечтает (хотя бы во сне). А скажет "нет", Светке отдам А ей не надо — сдам в Фонд мира, и Люську изберут в еще более высокий орган Совета Зашиты Мира (так называется?). Там, глядишь, моя баба будет заседать в ООН! А кто помог?.. Скромный муж-рабочий! Ах, не в злотых дело, ясновельможный пан! Скажи, ты давно брал в два пальца прозрачный натек смолы у лиственницы на порезе и нюхал, и жевал? А давно пилил бензопилой "Дружба" хоть прутик, торчащий из земли? (Кстати! Из одной колонии два парня улетели — состряпали вертолет из двух бензопил "Дружба", пропеллеры из досок сообразили. прицепились и — над колючкой… и — ушли! Одного ты видел — Ситников с бородой… Разве не гениален наш русский народ?! Королевы, Гагарины без всякого высшего образования!) А давно ты купался в проруби? Спал на леднике? А можешь ты поднять центнер? Умрешь? А вдруг нет? Как же так, мы пришли на этот свет и уходим через десять в восьмой степени секунд — не только что этот свет, но и себя не узнавши?! Я не о том, чтобы по углям ходить, но все же… Ну, вырастишь ты еще мильон кристаллов, защитишь, как я, кандидатскую, и ляжет еще одна никому не нужная, старательно склеенная тетрадочка в библиотеке! И что? Мир перевернулся? Великие вопросы бытия решены? Если не получается, лучше хоть что-то другое попробовать! Но чтобы — на пределе! Почти грандиозное! Я бы мог вкалывать и в городе, но Люське будет неловко, да и девчонка взрослая… Пока я далеко, они еще могут как-то пристойно это объяснить. Да и мне лучше вдали — можно с людьми разговаривать. Вот попробуй на улице останови незнакомого дядьку (не говорю уже о женщине), спроси: кто он. откуда. Что думает о смысле жизни… Хорошо, если по морде не даст. Да и сам не решишься подойти. А вот в чужой стороне… особенно в дороге… Люди истосковались по искренности — поэтому бегут, желая непременно говорить с чужими — те скажут, что думают… Одно плохо — приходится пить… без вина с людьми иной раз не разоткровенничаешься… какая-то стена… Только умоляю — не вздумайте меня искать! Не найдете! Я тут шишкую, потом рвану на Камчатку. Хочу на вулканы! Говорят, там нужны геофизики. А почему бы нет?! Диплом я тогда у Люси слямзил, сунул а карман… на всякий пожарный. Хочу попробовать себя со всех сторон, как космический аппарат, влетающий а плотные слон атмосферы. Выберу самое интересное— остановлюсь. Прощай! Обнимаю! До встречи в старости! Ты — красивый пенсионер, загорелый на курортах АН СССР, прославленный, а я к тому времени — изношенный, в лохмотьях, беззубый, но счастливый. Как там мои? Черкни, так и бить: Тува, Кызыл, главпочтамт, до востребования. Качуеву Андрею Ивановичу. Твой Константин Паузовскнй-Иванов".