Славко Яневский - Неразделимые

— Неплохое. Да. Без шуток. — Бабца чмокал губами с видом знатока. — Наверняка лучше твоего домашнего. — Прищурился на бочонки в углу. — Потому ты и прячешь его под мешками.

— Не иначе, святыми клянусь! — Дуйо смотрит сверху, с интересом вертя головой, как птица. — А я тут жду!

— Нет, это лучше, — оправдывает Бабца Клина.

— Я его пью, — отвечает Клин. — Боюсь, и в вашем селе лучшего не отыщешь, по крайней мере, в продаже. Теперь так все делают, что ничему верить нельзя. Один тут у нас из смоквы гонит!

— И неплохо! — Дуйо-то знает.

— Вот уж дар божий! — Бидон держит пустой стакан на уровне глаз. Он ценит вино как таковое и даже самое это слово.

Перед Бабцей снова полный стакан. Он привалился спиной к стене, вытянул шею и поднял руку, вывернув ладонь, как оратор.

— Шутки в сторону, — мостит ему дорогу Дуйо, — дело непростое, правду я говорю? — Он хорошо знал, что означает прищур Бабцы, мудрый взгляд, морщины на лбу и переносице, надменная складка у рта. «Прячет козыри!»

Бидон мигом все уразумел.

— Дурака обмануть нетрудно. Простофилю! — сказал он тихо, но убежденно, а про себя хохотал и, чтоб не выдать свои мысли, воскликнул: — Набережная!

— Вот именно, — подхватил Бабца. — Набережную придется чинить. Расширять. Это общественное достояние. — Официальное мнение. Барабанит пальцами по столу, еще сильнее морщит лоб, но главные козыри не открывает. — Набережная, гм!

Теперь Дуйо и Бидон примолкли. Знали, что можно обжечься. Хочешь не хочешь, тоже пришлось состроить серьезную мину. Но, увидев, что Бабца виляет, не находя настоящих слов, Дуйо пришел на помощь:

— Он, Клин, отвечает за все, что делается и в селе, и за селом.

— В футбол и баскетбол играть, что ли, на такой набережной, — буркнул Клин, — как в вашем селе. Только стоит ли на такое кидать деньги?

— Оооо! — Бабца поднял брови, но снизошел. — Деньги! Что тебе миллион? Безделица. — И чтоб Клин не подумал о налоге, добавил: — Главное — прогресс. Прогресс, вот что главное…

— И доходы от туризма! — скромно вставил Бидон.

— Гм. А ты мой миллион видел? Безделицу?

— Погляди, — Бидон схватил Клина за руку и показал его ладонь, все увидели мозоли, — какие он канаты вытягивает — и якорь, и сети…

— Прогресс! — Клин отнял руку. — И это прогресс? Футбол, волейбол, купание… Моторку поставить некуда. Играть можно и на холме, места всюду полно, только за село выйди. Все равно до поля никому дела нет.

— На холме их никто бы не видел, ха, ха, ха! — Дуйо открывает тайны. — Ни на шаг от кафаны не отойдут, ха, ха, ха!

— Черт с ними. Пусть строят, что хотят. И свое отдадим, — смиряется Клин. — Это не так уж плохо, что ты говоришь.

— Конечно, — заключил и Бабца, он не мастер поддерживать беседу.

— Только сдается мне… — протянул Бидон, — словно бы главное обходят. Словно бы главное то, что не главное!

— Кто знает, что главное? Ты? — Бабца уставился на Клина, будто он это сказал. — Есть кому позаботиться и о «главном». Не бойся.

— Вот в этом я не уверен… — Бидон попробовал настоять на своем, но явно приуныл, готовый тут же отступить.

— Ну да! Кто знает, что главное? Может, ты? — повторил Клин.

— Слыхали такое? — Дуйо паясничает. — Вот это философы! Сразу и не додумаешься! — Увидел на лице Бабцы необычайную серьезность, отодвинул скамью, взял бутылку. И так, с бутылкой в руке, указал на камень: — Ты только погляди на него! Красив, ничего не скажешь.

Бабца не заставил себя ждать.

— Гм! Камень! — Теперь его мысли перенеслись на каменицу. Все обратили взоры туда же. Камень прочно стоит на каменице, как изваяние, всерьез приготовившись играть роль гнета для пршуты, для сардин, и соль на нем толочь в самый раз.

— Вот уж работяга! — веселится Дуйо.

— Да нет, — говорит Бидон, — он тут не на месте, ей-богу!

— Ха, ха, ха. — Дуйо уже не слушает Бидона, смеется другой своей мысли. — Отличное изобретение! Работать одной своей тяжестью! Ха, ха, ха!

— А что делать? — говорит Клин будто про себя. — Прилив, течение как в реке, мистраль начался…

— Болтай, что угодно, и дураку все ясно. — Бидон защищает истину.

— Не надо, друг, кто тебе что говорит. — Нос Бабцы повернулся к двери. Полуденный ветерок донес запах печеной рыбы. — Вернешь камень, и все дела… Погоди, погоди, помолчи пока! — осаживает он Клина жестом.

В широкую дверь видно, как Дарка машет над большой решеткой куском жести. Низ рыбы уже зарумянился. Дым поднимался до верха ограды, окутывал распластанных на ней осьминогов и морских ангелов и, будто встретив здесь ласковый западный ветерок, некоторое время кружился, затем опускался на землю и стелился по двору. Кошкам он не мешал. У них слюнки не текли, во всяком случае рты были закрыты. Запах печеной рыбы и масла распространялся далеко вокруг, на все село.

— А то и до островка дело дойдет… — Бабца потянулся за полным стаканом. Все сплевывали, борясь с неудержимой слюной. Клин принес еще две бутылки.

Бидон рассказывал, кто и когда в селе ловит карасей, белых, черных и золотых, зубариков, морморов, обладу, лавраков. Подтолкнул Клина, не расскажет ли и он рыбацкую байку. Бидон тут же бы ее подправил и стяжал новые лавры. Некоторые подробности его особенно вдохновляли.

— Да чего там, что они поймают, — с презрением перебил его Клин. — Разве теперь можно поймать стоящую рыбу? Это же целое событие. Вот когда еще мой дед… — и пошел рассказывать о местах и способах ловли. А они и не догадывались, что Клин старается их отвлечь, увести в сторону от истинной причины пирушки. Тянет время.

Дарка сняла с угольев решетку и ловко сбросила рыбу на блюдо. Решетку вернула на угли, пусть обгорает. Разогнулась, поглядела на кошек.

— Брысь! Решетку вылизать хотите, да? Нет, ничего у вас не выйдет!

— Ты гляди, как здорово испекла! — Дуйо и тут нашелся. — Мастерица ты, Дарка. Никто б так не испек, это я тебе говорю.

— Да я, что ли, пекла? Угли пекли, а не я… — К похвале Дарка, конечно, неравнодушна, но сейчас она скорее удивлена. У них в селе не принято хвалить стряпух. Никакого особого умения за ними не признавали. Таковы неписаные правила. — Вот так, — закончила Дарка.

Бабца, продолжая вещать, словно нехотя перенес в свою тарелку три барбульки и трех сепий.

— Больше, — говорит, — боюсь, жжет под ложечкой. — Повернулся боком, оперся локтем на стол и нахмурился, чтоб всем было ясно: это для него не главное. Дескать, раз уж мы здесь, можно и закусить.

— Объеденье! — Бидон разнежился при виде соблазнительной картины. Печеная барбуля и сепии, истекая соком, лежали на блюде во всей своей красе, а ее еще больше увеличивала компания и Дарка. Время будто остановилось. Бидон взял столько, столько Бабца. — Я-то могу и больше. У меня под ложечкой не жжет. — И положил в свою тарелку еще по одной рыбине. — Возьми и ты, — обратился он к Дуйо.