Шэн Кэи - Красные туфельки

— Бродишь где-то целыми днями, точно неприкаянный.

Я ответил, что был на пристани и смотрел на корабли, ни в каких потасовках не участвовал.

— С утра до вечера никакого от тебя покоя, — проворчала мать, — весь в отца.

Её всегда переполняла ненависть к моему отцу, заодно с ним и я попадал под раздачу. Если бы у меня был старший или младший брат или живой дед, то и им бы от неё непременно досталось. Все мужики сволочи! Все женщины с улицы Хуацзе так считали. И она сама часто ругалась с отцом. Мы только уселись за стол, и пока всё было нормально, но едва я отлучился на кухню за добавкой, они уже разошлись. Как всегда, мать завела:

— Улица Хуацзе, будь она проклята!

Отец наклонился к моему уху и переиначил её слова:

— Эти мужики, будь они прокляты!

Тогда я ещё не понимал логики этой связи между улицей Хуацзе и мужчинами.

Мать попросила меня помочь, а сама продолжала:

— Что хорошего в этих кораблях, ты что, портовый смотритель, что ли?

— Сегодня на одном корабле приехала женщина.

— Ещё одна пожаловала! Да что за наказание такое! Будь она проклята, эта улица Хуацзе, почему наверху ещё никто не побеспокоился о бульдозере, чтобы сровнять её с землёй!?

Мать сказала «ещё одна пожаловала», потому как по улице Хуацзе сновало уже предостаточно женщин. Я разве ещё не сказал, что сейчас название этой улицы можно воспринимать дословно, как «цветник», в смысле «улица публичных домов»? Нет? Ну, это вы просто забыли. Тогда я напомню ещё раз.

Первоначально это местечко называлось «прибрежной аллеей», но это было очень-очень давно. А поскольку данная улочка располагалась рядом с пристанью, то прибывавшие на судах торговцы были не прочь здесь передохнуть. Эти мужчины годами пропадали в море, и один вид женщин сводил их с ума. Ну, а раз такое дело, то пожалуйста: желавшие подзаработать дамочки открыли перед ними свои двери в ожидании вознаграждения за приём. Такой бизнес оказался прибыльным, сюда из других мест устремились все — и мужчины и женщины. Женщины, чтобы принимать клиентов, арендовали сразу целые дворики, поэтому «прибрежная аллея» постепенно превратилась в «улицу публичных домов». Со временем прежнее название и вовсе забылось и эта улица стала именоваться «цветником», или Хуацзе. Нельзя сказать, что поголовно все жительницы этой улицы промышляли такими делами. Если бы вам довелось появиться здесь вечером в те времена, когда мне было четырнадцать лет, то в тех дворах, где под аркой висел небольшой фонарик, вас непременно встретила бы грациозная девушка. Вам надлежало снять фонарь и вместе с ним пройти в её внутренние покои, ну а под аркой становилось темно. Вы приходили, потом уходили, а женщина, если собиралась заработать ещё, могла вывесить фонарь повторно. Естественно, не каждая имела обыкновение вывешивать фонарь, некоторые скрывали от посторонних свой род деятельности, тогда вам следовало разузнавать о ней по другим каналам. Да не переживайте, говоря вы, я не конкретно вас имею в виду! Сейчас же нет абсолютно никакой разницы, висит фонарь или нет, было бы желание — и мужчина вычислит такую женщину без проблем. У мужиков на таких особ выработался нюх получше, чем у собак. Эту фразу я как-то услышал в одном из дворов на улице Хуацзе, когда проходил мимо. Разумеется, сейчас времена другие, красных фонарей становится всё меньше. Их сменили роскошные витрины парикмахерских и салонов красоты, где за стёклами сидят полуобнажённые девицы, которые не постесняются зазвать вас к себе средь бела дня. Хотя опять-таки я не вас имею в виду.

Но всё это не то, что было в мои четырнадцать лет.

А в тот самый год целую вечность лил дождь. Наступил июнь, а с ним пришёл так называемый сезон сливовых дождей, который начался на второй день после приезда той женщины. Я отчётливо запомнил это, потому что тогда чуть не сбил её с ног.

Уже к полудню погода начала портиться, а ко времени окончания занятий солнце и вовсе пропало. Когда нас распустили, на улице уже лило как из ведра. У меня с собой не оказалось ничего, чтобы укрыться от дождя, поэтому, выбежав из школы, я понёсся домой. Добежав до улицы Хуацзе, я промок насквозь. В этот дождливый день улица Хуацзе выглядела ещё более пустынной. Каменная мостовая отбрасывала зеленоватые блики, повсюду стояла вода, а стук капель, что ударялись о мощёную дорогу, эхом кружился меж высоких стен, наполовину затянутых сырым мхом. В те времена на улице сплошь располагались старые дома, узкие и высокие, они одиноко мокли под дождём, напоминая дряхлых стариков в накидках, а их загнутые коньки крыш безуспешно пытались взлететь в небо. Когда-то в далёком прошлом белые, стены домов теперь покрылись пятнами плесени, черепица приобрела серовато-чёрный оттенок, там и сям на крышах пробивался бурьян, который в такую погоду выглядел мрачно и уныло. Поэтому особого желания шастать по этой улице в дождь у меня не возникало, разве только ради каких-нибудь покупок по мелочам. По обе стороны улочки располагались всевозможные лавки: пошивочная мастерская Линя, лавка, где торговал соевым творогом рябой Лань, бакалея Перекошенного, рисовая лавка Мэна Кособокого, лавка полуночника Фэна, где продавалась собачатина, а ещё похоронное бюро, закусочная и магазин одежды. Вместе с ведущими во дворы арками вся улица выглядела весьма обжитой.

Вдруг из-под арки между бакалейной и рисовой лавками вышла женщина, и я, не успев притормозить, наскочил прямо на неё. Она тихонько вскрикнула, вода из её тазика выплеснулась на дорогу, а сама железная посудина принялась с грохотом кружить по булыжной мостовой. Не прислонись эта женщина к воротам, она бы наверняка повалилась на землю вслед за тазиком. Когда я, перепугавшись, взглянул на неё, оказалось, что это именно та женщина, которую я вчера видел на пристани. Просто на этот раз она была одета по-другому, да и волосы собрала в пучок, завернув их в шишку наверху и закрепив вместо шпилек обычной палочкой для еды. Я что-то промямлил и, даже не извинившись, побежал прочь. Взволнованный донельзя, я помчался, точно за мной гнались. До меня снова донёсся её вскрик. Похоже, шлёпая своими ногами, я ещё и забрызгал её.

Значит, она обосновалась здесь, ошибки быть не могло, это точно. Но сегодня она показалась ещё более незнакомой, чем вчера. Куда-то исчез тот профиль, который вызвал у меня чувство дежа-вю, теперь она слилась со всеми прочими женщинами, что арендовали жильё на улице Хуацзе. А вот я не изменился, остался таким же, как и был. Внезапно меня охватила необъяснимая злость, и, в ярости шлёпая по лужам, я, не оглядываясь, побежал домой. Сменив одежду, я уселся на подоконник и стал наблюдать за ссорой двух воробьёв под деревом, что росло за домом. У этой старой софоры была такая раскидистая и пышная крона, что пятачок земли под ней оставался практически сухим. Отец, отпустив пациента, зашёл ко мне в комнату и заставил перечислить симптомы геморрагической лихорадки, о которых он рассказал мне два дня назад. Мне пришлось изрядно поднапрячься, пока я не выдал хоть что-то: кровянистые выделения, тошнота, рвота и моча с повышенным содержанием белка. Остальное я, хоть убей, вспомнить не мог. В который раз отец во мне разочаровался. Он к этому уже привык, да и я тоже. Ведь он всегда тешил себя надеждой, что из меня вырастет легендарный целитель, наподобие Вянь Цюэ или Ли Шичжэня, [81] Бянь Цюэ (Цинь Юэжэнь) — известный врач эпохи Воюющих царств (V–III вв. до н. э.), Ли Шичжэнь (1518–1593) — известный врач, автор медицинского тракта та «Бэньцао ганьму». мечтал, чтобы моё имя осталось в веках. В таком случае и его имя, как моего родителя, будет на устах не одного поколения. Но я оказался не того поля ягодой и в школе учился посредственно. А в этом году, глядя на мои умственные способности, отец вообще ясно дал понять, что я качусь вниз по наклонной, это проявлялось в моих высказываниях и в поведении. Я же никак не реагировал на это и ничего не предпринимал. Похоже, у ребёнка, родившегося на свет не совсем нормальным способом и действительно появились проблемы. Да-да, я пришёл в этот мир ногами вперёд.