Шэн Кэи - Красные туфельки

Я лишился дара речи, поэтому ждал, что она продолжит, но девушка молчала, поэтому я сменил тему:

— Я столько вина выпил, и за тебя три рюмки. Вот буквально только что понял, что и у меня есть мечта, я могу стать художником, таким же — седым и крутым.

— Ты пьян.

— Я не пьян. Может, это смешно — двадцатилетний, ничего собой не представляющий молодой человек, как идиот, говорит, что хочет быть художником. Я тебе так скажу: у меня получится, я точно смогу.

Она вздохнула и спросила, с кем я так напился. Я ответил, что один.

— Почему ты пьёшь один? Так можно и пристраститься, все алкоголики пьют в одиночку. — Она ещё погоревала немного, но поняла, что мне надоело, и, понизив голос, сказала: — Я боюсь, что ты загубишь себя, ты же такой хороший!

— Хоть я и один, но всё равно должен был выпить. — Я закурил, огляделся по сторонам. — Ведь сегодня — мой день рожденья.

Она умолкала, тут следовало сказать: «Ой, как неудобно, я не так тебя поняла», но она промолчала и с днём рожденья тоже не поздравила. Через какое-то время она сказала:

— Хорошо, тебе уже двадцать три.

— Я только что загадал желание, я хочу осчастливить весь мир и только тебя ругаю. Я тебя ненавижу!

Она опять замолчала, мне показалось, что она плачет на том конце провода; всхлипывая, она сказала:

— Я беременна.

— Ты меня информируешь?

— Да, информирую, это твой ребёнок. Я его рожу для него. Я хочу, чтобы ты знал, что я, Тань Синь, ничего не должна тебе, Сюй Цзямин.

Рука дрогнула, и мобильник выпал, я поднял — вроде не сломался, и она была ещё на связи:

— А что он говорит? Не обозвал тебя подлой?

— Я хотела бы вместе с ним воспитывать ребёнка, но он бесплоден. Мне хочется ребёнка, который называл бы его отцом, а меня матерью. Он не винит меня, он воспринял это как мою жертву. Ты — часть нашего плана.

— Твою ж мать!

— Не ругайся. Ты мне не сразу понравился, но ты сам нашёл меня. Если бы ты не прождал тогда у Академии художеств три дня, ничего этого не случилось бы.

— Извини, я — подлец.

— Сюй Цзямин, ты мне правда нравишься.

— Тань Синь! — Опасаясь, что она отключится, я накрепко зажал мобильник в руке, — Ты знаешь, как зовут моего отца?

— Ты хочешь, чтоб я назвала ребёнка именем твоего отца?

— Моего отца зовут У Цзямин, фамилия моего родного отца — не Сюй. Я раньше никогда не видел его, по крайней мере живым. И только в этом году впервые увидел — в больнице для работников автомобилестроительного завода, неподвижный овощ. Три поколения — словно карма какая-то: я не из рода Сюй, а мой сын будет не из рода Цуй.

— Тогда назову его Цуй Цзямин.

Со слезами на глазах я рассмеялся:

— Прямо как у американцев: Цзямин превратилось в нашу фамилию.

Она не ответила. Я потёр небритую щёку и вспомнил, как говорил отчим Линь Ша, и сказал ей те же слова:

— Если что, возвращайся! — И вдруг меня прорвало: я разрыдался, но через пару секунд успокоился и договорил: — Я всегда буду ждать тебя в Пекине.

Я таки заснул с мобильником в руках и увидел несколько смутных снов — все о детях. Ночью я встал в туалет, меня стошнило, потом я разделся и уснул снова. Уже под утро меня разбудил ещё один звонок. Я посмотрел в окно, потом — на экран телефона, это был инспектор Ли. Он сказал, что был в командировке, а вчера звонил, но весь вечер было занято. Его бывший одноклассник сейчас служит в тюрьме Тебэй. Вчера вечером им пришло уведомление, поэтому они торопились найти меня. Он уточнил:

— Вы слушаете?

Я потёр глаза, открыл окно, впустив холодный воздух, чтобы взбодриться:

— Слушаю, говорите!

Он всё-таки замолчал, словно соблюдая ритуал, я подумал, что он точно хочет сообщить мне что-то важное. Я повторил:

— Говорите, я всё выдержу.

Он откашлялся:

— Приезжайте на Новый год, всё произойдёт в эти несколько дней.

Одноклассника инспектора Ли звали Фу Жуй, это был толстячок-коротышка средних лет. На полицейской машине он приехал в аэропорт встречать меня. По дороге я поблагодарил его за хлопоты, он махнул рукой, сказав, что это пустяки, не о чем говорить, тем более он сейчас не занят, да и старина Ли давно его уже предупреждал. Потом он заговорил о своей двадцатилетней дружбе с инспектором Ли, после окончания полицейской Академии они получили хорошую работу: один ловит преступников, другой охраняет. Он улыбнулся:

— То было замечательное время, мы пошли в полицейские из любви к профессии. Не то что сейчас. Молодые люди с момента поступления в Академию только и выгадывают, где работы поменьше, а доход побольше. — Свернув направо, он наклонился ко мне и спросил: — Что тебя связывает со стариной Ли?

— Это он арестовал моего отчима, наверное, у нас отношения полицейского и родственника преступника.

— Нет, он, даже будучи в командировке, говорил о вас, поэтому мне и любопытно, какие отношения вас связывают.

— Вы не поверите, но никаких особых отношений между нами нет. Я сейчас учусь в Цинхуа, он, когда появляется возможность, делает так, чтобы мы с его сыном встретились, созвонились, поговорили о жизненных идеалах, стремлениях и так далее. Его сыну это неинтересно, он лишь делает вид — для отца, в итоге и мне не по себе.

Фу Жуй расхохотался и кивнул:

— Да, он такой.

Затем он рассказал, что сын инспектора Ли даже однажды ушёл из дома. Тогда инспектор подал запрос начальству и за три дня и три ночи обшарил все подпольные интернет-клубы и нашёл сына. Работу, на которую обычно уходит три месяца, он проделал за семьдесят два часа — ни одного клуба не пропустил. Коллеги потом всё время подшучивали над ним.

— Сын — это слишком хлопотно, лучше дочку родить, — вздохнул Фу Жуй. — Одна проблема — деньги, бедные могут позволить себе растить сына, а богатые — дочерей. Нынешние девочки, если не отдать их в школу балета или не выучить играть на фортепьяно, когда вырастут, будут сравнивать себя с другими девочками и обвинять тебя, своего отца, что ты ни на что не годен.

Он всё рассуждал, а я решил, что он точно считает свою дочку самой красивой в мире, хотя сам был всего лишь толстым коротышкой.

— Какую специальность ты изучаешь в Цинхуа?

— Ирригационные сооружения.

— Это что значит? Кем потом будешь?

Я долго объяснял, но он не понял, однако не сдавался и всё пытался разведать, что конкретно я буду делать после окончания универа. Он мне надоел, и я сказал:

— Бывший староста нашего факультета, который был самым успешным, сейчас — председатель страны.

— Понятно-понятно, — рассмеялся он. — А ты? Не может быть, чтоб ты тоже собирался стать председателем КНР?

— Я хочу быть художником, — впервые я сказал об этом постороннему, это было так приятно.

— Я люблю искусство, всё время этим занимаюсь, уже столько фотоальбомов собрал. — Опасаясь, что я не верю, он взглянул на меня и продолжил: — После вынесения смертного приговора он не обязательно сразу же приводится в исполнение, ты ведь знаешь?