Иоахим Новотный - Новость

Не объяснять же ему, что он тоже был когда-то молодым. Ведь это и так ясно.

— Ладно, — говорим мы. — Значит, гадости. Но ведь крошку Ильзу не тронули.

— Не тронули, — ответил Бруно. — Не замарали. Ваурих девку от себя не отпустил, всех от нее отгонял. Собственной персоной доставил дочку прямо к постели в ее комнату на чердаке. Вон, видите, окно на крыше. Потом он — это было уже ближе к одиннадцати — постоял здесь, засунув руки в карманы, выгнув спину. И если бы кто рядом оказался, он похлопал бы его по плечу: «Древние обычаи, мой милый, обычаи предков. Все-таки есть в них что-то!» Но рядом никого не было.

— А этот самый Понго и маленький Хампель?

— Понго не пришел. Не явился. Он был известный соня. Здоровый как бык, а засыпал прямо на ходу. Тогда такие вещи случались.

— Значит, один маленький Хампель?

— Да, он самый. Но его Ваурих не похлопал бы по плечу. Пришлого-то беженца. Он служил у вдовы Наконц.

— Крестьянин, и служил? — говорим мы задумчиво.

— По обычаям предков, — отвечал Бруно. — К ней его определил Ваурих.

— Но ведь он дал маленькому Хампелю дорогую сигарету.

— Вот, вот. Ваурих не скупился, когда нужно было показать окружающим разницу в положении. Один дает широким жестом, другой принимает милостивый дар. Кстати, который час?

— Полночь скоро.

— Ровно без четверти двенадцать, — говорит Бруно, глядя на свои карманные часы. — В это время Ваурих уже дрых сном праведника. А маленький Хампель стоял на посту. Сначала он ходил взад-вперед — надеялся, что Понго все-таки придет, — наконец замерз и заполз в нору.

— В нору?

Бруно подводит нас к самому майскому деревцу.

— Ведь здесь кругом рыхлый песок, — объясняет он. — Надо немного подкопать, а потом утоптать, песок и осядет. Вот тебе и нора готова. Маленький Хампель как раз в ней помещался, ему пришлось только коленки подтянуть.

— Так лежать не очень удобно.

— Удобно, неудобно, — Бруно знает, что говорит. — А от страха-то может еще и не так скрючить.

— От страха?

— У Хампеля было даже два страха, — подтверждает Бруно. — Первый — это чисто звериный. Маленький Хампель был тощий как жердь, рыжий, он вечно мерз. Если бы Ваурих не пристроил его батрачить к вдове Наконц, он бы просто с голоду сдох. Работать ему приходилось с утра до ночи, но он по крайней мере по чужим карманам не лазил. И он еще должен был всем «спасибо» говорить. Бургомистру — это само собой, и вдове, которая его кормила, и всем деревенским, что не выгнали беженца.

— Ясное дело, — говорим мы. — Так и развиваются комплексы.

— Да, — подтвердил Бруно, — впрочем, способности тоже. Маленький Хампель, например, был великолепным подражателем. Он так здорово щелкал зимой соловьем, что девки от возбуждения начинали переминаться с ноги на ногу.

— Крошка Ильза тоже?

— О, она особенно. Да и не диво, ведь чем строже папаша соблюдал ее чистоту, тем сильнее наливалось у нее под кофточкой. Сами понимаете.

Мы понимаем, но подробностей не спрашиваем.

— Во всяком случае, — продолжает Бруно, — когда однажды вечером молодежь толкалась на деревенской площади под наблюдением Вауриха, маленький Хампель засвистел дроздом, да так похоже и с такой призывной страстью, что милая крошка Ильза стала снова и снова требовать: «Еще, маленький Хампель, еще!»

— Но теперь-то она спала.

— Да, — говорит Бруно. — И Ваурих тоже спал. Он мог храпеть со спокойной душой, потому что маленького Хампеля и вовсе нечего было остерегаться. Он послушно сидел в своей норе и мерз. Только изредка, когда луна появлялась, косо поглядывал на чердачное окошко. Он с удовольствием посвистел бы соловьем или на худой конец обычной птахой. Но в такое время года это привлекло бы внимание. Вот он и сидел тихо как мышь, пока не хрустнуло.

— Ага, — говорим мы, радуясь, что наконец-то начались хоть какие-то события.

Бруно протягивает руку к костру и берется двумя пальцами за веточку. Ветка ломается.

— Примерно так, — объясняет Бруно. — У маленького Хампеля тут же начался большой колотун. Хулиганье из соседней деревни! Вот они и пришли. Не топор ли там звякнул, не пила ли запела? Сначала они выгребут из норы его и обломают ему ребра. Потом спилят майское деревце. А назавтра его опять отлупят, только уже парни из своей деревни.

— Невеселая перспектива, — вставляем мы.

— Хуже не бывает, — соглашается Бруно. — Помертвев от страха — уже от нового, — Хампель лихорадочно искал выхода из положения. Впервые он решил попытаться подражать голосу человека. Он превратил себя в сильного, грозного Понго и в маленького Хампеля — но такого, каким хотел себя видеть. И пошло. «Кажется, что-то хрустнуло?» — спросил маленький Хампель. «Пусть только явятся, — отвечал Понго, — я из них душу вытрясу». — «Тихо! Там что-то виднеется!» — «Брось, тебе кажется». — «И правда. Все тихо». — «Я же говорил. Они все слабаки, они сейчас дрыхнут у мамки под юбкой». — «Ох, паря, спать охота. Неплохо бы придавить». — «И не обязательно у мамки. Можно кое-что получше найти». — «И ты можешь?» — «Да сколько угодно. А ты?» — «Да есть тут одна…» (При этих словах маленький Хампель взглянул на чердачное окошко. Понго заметил это и продолжал.) — «Значит, это славная крошка Ильза. Но туда ты не доберешься. Бургомистр в оба следит, он тебе задаст перцу». — «Да он ничего и не пронюхает. Я залезаю по столбу на ограду, оттуда — на крышу. Под желобом висит лестница, ее я кладу на скат. Залезаю к окну и провожу пальцем по стеклу». — «Почему?» — «Если постучать, услышит старик. Если поскрести, она вскочит и заорет на всю деревню». — «Черт, ты это хорошо обмозговал. И ты уже так лазил?» — «Да раз сто!»

К сожалению, тут мы не удерживаемся от смешка. Это сбивает Бруно с толку. Несколько минут он молчит. Запах гари плывет над деревней по-прежнему тяжело, сладко и горько.

— Ну, и… — спрашиваем мы наконец, — помогло это Хампелю?

— Да как сказать, — ответил Бруно. — Больше ничего не хрустело. Но маленький Хампель еще глубже забился в свою нору. Там ему стало наконец жарко. И майское деревце, оказавшееся у него между ногами, торчало навязчивым символом и служило ему примером.

— Вот как?

— Да, так! Во всяком случае, Хампеля от собственных слов вдруг повело.

— То есть по столбу на ограду, потом на крышу…

— Вы все хорошо подметили, — говорит Бруно. — Только вот Ваурих, он не заметил ничего. Он вышел из дома лишь утром, покачиваясь при каждом шаге, засунув большие пальцы рук под подтяжки. Майское деревце стояло на месте. Все в мире было в порядке. Благодаря обычаям предков.

На этот раз мы смеемся тихо. И в награду получаем право задать еще вопрос:

— Скажи-ка, Бруно, а ты-то откуда знаешь все подробности?

— Я? — Бруно покачивается взад-вперед и засовывает руки в карманы куртки. — Я около одиннадцати возвращался со стекольного завода, из вечерней смены. И стоял здесь, в кустах.