Иоахим Новотный - Избранная проза

Отдышавшись, я попытался понять, где же я нахожусь. И тут меня остановило то, чего я ждал, входя в дом, — голоса. Поначалу едва слышные, они теперь звучали громко и растерянно. По-видимому, два человека шли вокруг церковного холма, постепенно приближаясь к дому. Я невольно вжался в угол комнаты, я был чужой в чужом доме, и что я смог бы сказать себе в оправдание? А стола, под который можно залезть, или шкафа, куда можно спрятаться, тут не было и в помине.

Между тем страхи мои были напрасны. Люди прошли мимо.

— Я и вправду понятия не имела, — вяло произнес глухой женский голос.

И тут же, как эхо, мужской голос сказал, как бы оправдываясь:

— Если б я знал!

Я подошел к окну и посмотрел им вслед. Насколько я понял по голосам, они не оглянутся. Женщина была одета как в дальнюю дорогу: темное, не по сезону, пальто, крепкие туфли на среднем каблуке, в которых она с усилием удерживала равновесие. Рядом с нею, такой серьезной с виду, мужчина казался шутом гороховым: кривые ноги, втиснутые в узкие джинсы, тощее туловище в светлом пиджаке, из-под шапки а-ля принц Генрих свисали лохмы немолодого уже человека, который хочет подражать молодежной моде. Женщина все же остановилась, потянулась и сказала, как будто желая наконец переменить тему:

— Ты только погляди, какие колокольчики в саду у Блюмелей! Растут так, как будто все по-старому.

— Что еще за Блюмели? — равнодушно спросил мужчина, его, похоже, очень заинтересовала машина с западногерманским номером, во всей своей серебристой красе чужачкой стоявшая на разъезженной деревенской площади.

— У Блюмелей всегда было много цветов. И можно было рвать сколько хочешь. Ты еще волочился за Анни.

— За какой еще Анни?

— Она красивая была. И ты во что бы то ни стало хотел ее добиться. Но ты был тогда еще слишком глуп; она просто помирала со смеху, когда ты лез ей за пазуху.

— Мамаша!

Мужчина сделал шаг в сторону машины. Женщина по-прежнему стояла у забора.

— Мамаша! — сказал мужчина еще раз. — Здесь же никого нет. Разве что наркоманы, их всегда тянет в заброшенные места. Мне неохота еще раз упустить из виду машину.

— Да что с ней случится!

— В заброшенных местах всегда что-то случается. Ведь это уже не деревня, в которой ты каждую собаку знаешь. Даже покойников отсюда увезли. Мы же не нашли могилу. Ты можешь подать жалобу.

— Отец умер двадцать лет назад.

— И все же! Они обязаны были тебя уведомить. Нельзя же просто уничтожить могилу, не известив родственников.

Женщина наконец оторвала взгляд от цветов.

— Может быть, у них не было моего адреса, — сказала она. — Я ведь давно живу в городе.

— Мы могли бы избавить себя от такого зрелища. Меня теперь будет преследовать этот вид разоренного кладбища.

Мать коротко глянула на сына, потом смерила взглядом цоколь ограды и, подобрав полы пальто, залезла на него.

— Мамаша!

— Я сейчас, — сказала она, — я скоренько.

Она выпрямилась и опасливо осмотрелась.

Немного помедлив, мужчина зашагал к машине. Несколько раз он оглянулся. Услышав сзади стук, остановился.

— Это у Недо стучат, — сообщила ему мать. — Кто-то ломает дом. Может, сам молодой Недо. Ты его не помнишь. Ты уже уехал, когда он родился. Можно откупить себе право самому снести свой дом. На кирпичи.

Мужчина пожал плечами, решительно двинулся к своему автомобилю и захлопнул за собой дверцу.

Женщина задержалась еще, улыбнулась, словно перед кем-то извиняясь. Затем окинула деревню долгим голодным взглядом. Сейчас она уйдет и никогда уже не вернется. То, что она видела, лишь в общих чертах соответствовало ее представлению о родной деревне. И все-таки это было больше, чем огромная серая дыра, которая вскоре должна поглотить все это. У Блюмелей вовсю цвели садовые колокольчики.

Я видел, как она в конце концов заставила себя сдвинуться с места. Мотор уже гудел, но она была не в силах закрыть дверцу. Сын перегнулся через нее и мягко захлопнул дверцу. Машина угодила в выбоину, полную красноватой застывшей грязи, и наконец исчезла в облаке пыли.

Я стоял за своей стеной. Как будто мне нужно было время, чтобы представить себе, где я нахожусь. Прощальный взгляд женщины вырвал меня из беспамятства. Я хорошо знал теперь, что все это значит. Долгая, одинокая, мучительная дорога. Разоренный лес. Убегающий мальчишка и покинутая деревня. Все сводится к одному и тому же; я понял это уже в пять лет, когда наша соседка расписывала моей матери прелести отдыха на море… я тогда разом осознал, что можно жить и в других местах. Я тогда выглянул в окно и впервые сознательно увидел гигантскую серую заводскую трубу и вечное облако дыма над нею. С пяти лет!

Но подавленность моя имела другую, менее существенную причину: мое приключение окончилось. Телеграмма наверняка уже вернулась, за отсутствием адресата. И меня опять ждут программки и доклад Лоренца об абсолютном преимуществе сектора I в здоровом народном хозяйстве. Может быть, даже мягкий укор — в конце концов я мог бы узнать нынешний адрес учителя. Наверняка он преподает теперь в новой светлой школе в окружном городе. Для тех, чье право на жилище ущемлено чем-то более существенным, нежели рождение ребенка, женитьба, любовь или несчастный случай, у нас всегда делают все возможное.

И Лоренц был бы прав. Не только это заставило меня помедлить, нет, скорее ожидание интонации, прекращающей любой спор, невзирая на факты, и не позволяющей оппоненту наново эти факты осмыслить.

Итак, я решился еще на одну попытку. Я почти не ощущал голода, но меня мучила жажда и неодолимое желание сунуть голову под струю воды. Где-нибудь найду исправную колонку… И потом, есть ведь еще этот Недо. Или как его там зовут.

Я пошел на стук. И несколько раз ошибался, меня то и дело сбивало с направления непрерывное хлопанье дверей, которого раньше я не слышал. Но хоть я и брел по безрадостной земле брошенного людьми селения, птицы продолжали петь, а трава — расти. И это больше всего смущало меня.

Дом, в котором кто-то орудовал ломом, стоял на другом берегу высохшего, усыпанного красной галькой русла реки, неподалеку от ставшего ненужным бетонного моста. Вероятно, это был один из самых старых каменных домов в деревне. Мне показалось странным, что кто-то тратит столько сил на такую халупу. Мужчина работал без рубашки. Плечи и грудь его отличались невиданной мощью, кожаный ремень опоясывал уже вполне заурядную талию, книзу фигура постепенно сходила на нет: стройные бедра, худые ляжки, тонкие икры и поразительно маленькие ступни. Он был похож на треугольник, стоящий на вершине и казался просто созданным для той работы, которой сейчас занимался. Напрягая мускулы предплечий, он концом лома колотил по каменной стене. Удары приходились точно по покрытым штукатуркой пазам. Она осыпалась, разлетаясь в прах. Еще удар — и старого раствора как не бывало. Камень лежит свободно. Исходя из своего опыта, я решил, что благоразумнее будет не выказывать своего восторга. А потому сказал только: