Иоахим Новотный - Избранная проза

— С мальчиком неладно! Кажется, он не хочет с нами ехать.

— Что такое?

Когда отцовский бас не рокочет, а шипит, надо срочно переходить к активным действиям. Я мгновенно вскакиваю с кровати, потягиваюсь у самой двери и небрежно роняю:

— Я еду к дедушке.

— Куда?

Отец так ошарашен, что даже одно это слово еле-еле выдавливает из себя.

— Кому-то надо же о нем позаботиться, — отвечаю я как можно более агрессивно.

— И ты собираешься этим заняться?

— Да, а что?

С моей стороны это не что иное, как разведка боем. Надо дать им понять, что времена изменились. По отцу видно, что он готов взорваться. Однако мать ставит его на предохранитель. Мне за дверью слышно, как она его уговаривает:

— Ну и пусть! Может, оно и к лучшему. А то как-то не по себе было. Как подумаешь, что мы по горам разгуливаем, а старик там один, как перст.

— Ах ты, боже мой, — вступает отец, — бедняжечка-старикашечка! И тебе больше ничего не приходит в голову, как послать к нему парня.

Поскольку мать никак не реагирует, он, немного помолчав, бросает:

— А, делайте что хотите.

И, ни разу не взглянув на меня, удаляется из кухни. С силой захлопывает за собой дверь.

Мать наполняет термос какой-то темной жидкостью — наверно, чаем. Когда в горлышке булькает, она отрывается от этого занятия, чтобы спросить:

— Как ты собираешься туда добираться? Что ни говори — все-таки двадцать километров.

— Как, как, да на велосипеде, — отвечаю я таким тоном, как будто мне приходится объяснять, что человек в принципе — существо двуногое.

— Совсем один?

— Один, а что?

Это я говорю как можно небрежнее. Когда речь идет о вещах, касающихся меня одного, я могу говорить с матерью о чем угодно. Но о том, что мне очень хотелось бы поехать к прадеду в обществе некой Гундулы Фишер, не стану: эта тема кажется мне чересчур рискованной. И мать быстренько сама себя успокаивает.

— В самом деле, — говорит она, — ты ведь уже не раз бывал там. Правда, на машине. Не заблудишься. Передай дедушке самый теплый привет.

— А больше ничего? — допытываюсь я.

Мать перестает сновать между столом и холодильником. Очевидно, я задел тему, которую она не хочет со мной обсуждать.

— Чего же еще! — бросает она. И начинает нарезать хлеб. Делает она это почти машинально. И значит, имеет возможность снабдить меня всевозможными наставлениями.

— Только будь осторожен, слышишь? — предостерегает она. — Держись правой обочины. И прямиком к деду. Там опасно.

Я хватаю сумку и мигом за порог.

Остается еще одно препятствие — отец. Он ждал «трабанта» девять лет. И теперь его настроение целиком и полностью зависит от того, правильно ли отрегулирован карбюратор. Так и есть — выводя велик из подъезда, я натыкаюсь на отца: он стоит в струе выхлопных газов позади машины, рокочущей на малых оборотах, и напряженно вслушивается. Ну, ясно — сейчас сорвет на мне недовольство плохо работающим двигателем. Однако до этого не доходит. Над моей головой со стуком распахивается окно. И визгливый женский голос вопит:

— Какая наглость! И в субботу поспать не дают!

А мужской басовито добавляет:

— Загрязнение окружающей среды!

Скандалят скорее всего недавно въехавшие в наш дом супруги, про которых соседка говорит, что они вообще путают день с ночью. Как бы там ни было, но отец задет за живое. Он плюхает свой объемистый зад на сиденье и выключает двигатель. Окно захлопывается.

Воспользовавшись этим инцидентом, я выскальзываю на асфальтированную дорожку, обрамленную буйно разросшимися декоративными кустами. Велик катится по инерции — так сильно я оттолкнулся, вскакивая в седло. И, нажав на педали, я тоже почти не ощущаю сопротивления. Где-то за седьмым корпусом прячется утреннее солнце. Успею еще погреться вволю.

Для начала я подъезжаю к нашей самообслужке, хватаю три большие бутылки «колы» и становлюсь в очередь к кассе. Диву даешься, чего только люди не покупают. Тут тебе и молоко, и булочки, и маргарин. Нормальный человек не может питаться такой ерундой, тем более в дальней поездке. Из корзинки перед кассой беру себе две жвачки.

Тут меня кто-то дергает за рукав. Оглядываюсь — Дикси.

— Далеко собрался?

— Да.

— А куда?

— Ты не знаешь. В сорбскую деревню. Вуссина называется.

— Это далеко?

— Тридцать семь километров.

— Если подождешь, пока я накормлю брата, поедем вместе.

Ее корзинка уставлена баночками с детским питанием. От одного вида этой бурой кашеобразной массы меня уже тошнит.

— Нет, знаешь, — спешу я увернуться, — ничего не выйдет. Я должен поспеть туда точно к сроку. Дело важное, не терпит отлагательства.

— Вон оно что, — вздыхает Дикси. Это звучит как «жаль».

Мне трудно врать ей, но и правду сказать не легче.

Дикси — старшая из пяти детей в семье. У нее уже и грудь как у взрослой. Мой отец говорит: «Годика эдак через четыре она будет покупать детское питание уже на свои». Он вообще не очень-то высокого мнения об их семье. Диксин отец получил кредит от государства. День и ночь он вкалывал, строя себе дом, и карабкался по лесам, как шустрая рыжая обезьянка. Все хотел сделать своими руками. Даже чертеж изменил по собственному разумению. Кончилось дело тем, что деньги оказались истраченными, а домик недостроенным. Тем не менее семейка в него въехала. Диксин папаша перешел на другую работу. И теперь ради надбавок часто работает в своей котельной ночами. Мой отец называет его «обыватель». Сам он занимает какой-то пост в строительном тресте и в свое время — по природной своей доверчивости, как он говорит, — ходатайствовал о предоставлении им кредита. Теперь, когда мы с ним проходим мимо «долгостройки», он отворачивается и ворчит, что это позор для всего нашего микрорайона. А судьба, как нарочно, еще раз свела их обоих вместе. Независимо друг от друга оба родителя вызвались участвовать в обклейке нашего класса обоями. Мой отец — надеясь, что его начинание будет упомянуто в каком-либо отчете. А Диксин — полагая, что эта работа будет оплачена как сверхурочная. Он сразу взлетел на стремянку. Ему хотелось, чтобы и ладно, и не накладно. Поэтому, приклеив полосу обоев вверху, он схватил следующую, прежде чем мой отец успел расправить и прилепить все остальное: тот, наоборот, старался, чтобы было красиво. И смазанная клеем полоса свалилась ему на голову. Дикси, естественно, прыснула. Я быстренько увел ее в коридор. Однако мой отец сдержался. Стерев клей с волос, он сказал официальным тоном:

— Так нельзя, товарищ. Побольше дисциплины!

Отец Дикси тут же сделал шаг к примирению. Он протянул моему отцу бутылку пива, из которой сам то и дело отхлебывал. Однако дар его был отвергнут.

Тем не менее работа продолжалась. Дикси вся пылала от усердия. Она выхватила у меня из рук ведро с водой, которое я наполнил в туалете, и смахнула со лба выбившуюся светлую прядь. При этом она коснулась моей руки и шепнула: