Иоахим Новотный - Избранная проза

Ханна рылась в кармане в поисках шариковой ручки. Вдруг она почувствовала, как задрожал стол. Она подняла глаза и увидела, только теперь увидела, что не одна за столом. Сидевший напротив нее беззубый, обросший щетиной мужчина приник к маленькой бутылочке; на запрокинутом лице гротескно обозначились втянутые щеки. Пока он глотал, его колени не двигались. Как только он поставил бутылочку на стол, колено снова столкнулось с ножкой стола и передало ему свое непрерывное дрожание. Шкалик опрокинулся и покатился к Ханне. Она поймала его и взглянула на господина Зайферта. Тот возник с такой готовностью и настолько быстро, как будто все предвидел.

— Не бойтесь, — сказал он, — это наш Руди. Он вас не видит и не слышит.

Господин Зайферт покрутил пальцем у виска, забрал пустую бутылочку и поставил полную. Маленькие «утешители» продавались только в вагонах-ресторанах. Очевидно, господин Зайферт обладал возможностями, позволявшими ему обходить запрет на торговлю спиртными напитками распивочно. Он предложил бутылочку и Ханне:

— Не отказывайтесь! Согревательное для желудка! Как раз для такой погоды!

Ханна нехотя согласилась. Мужчина за столом приступил к беззвучному спору с самим собой. Он гримасничал и размахивал руками перед невидимым собеседником. Ханна выпила и испугалась, когда водка обожгла ей горло. Ее передернуло.

Господин Зайферт обладал счастливой способностью истолковать любое высказывание так, чтобы иметь возможность блеснуть своим красноречием. Соответственно расценил он и реакцию Ханны.

— Да не бойтесь же! Руди вас не видит и не слышит. По крайней мере, до шестого шкалика. Он спорит, как глухонемой. С богом и со всем миром. Когда грозит кулаком, имеются в виду американцы. Покачивает указательным пальцем — русс… друзья. Так я перевожу. Он разносчик угля. Уже целую вечность. Собрался уходить, но ему сказали: ну и выбрал же ты время! Скоро брикеты будут продаваться по отдельности, по счету, вылизанные, упакованные, ленточкой перевязанные. Только заходи на кухню к молодым хозяйкам да время выбирай, когда хозяина нет. Вот он и подставил опять спину под мешки. А в кухню не пускают, только в погреб. Когда вдосталь наелся угольной пыли, опять к начальству. Те его снова улестили: скоро будешь ездить на цистерне, только подключай шланг да поворачивай кран. Пока булькает, с бабушкой поболтай. О чем? Как в горле першит. Давит, мол, все время, если не прополощешь. Вот он и остался. Теперь ему, кроме премий, ничего не обещают. Так и вкалывает день за днем. Будь у меня посветлее, вы заметили бы у него на шее полосы. Угольная пыль. Сколько ни три, не отмоешь. Надо же ему где-то расслабиться. Вот он и идет ко мне и пускает на ветер чаевые — те, что припрячет от своей старушки. Потом ругает правительство. Я говорю: скандаль со своей бабкой и мастером, но в моей лавке правительство не критикуй. Он в ответ раздражается, кричит: «Моя бабка? Мастер? Что они могут изменить?» — «А правительство? — спрашиваю я. — Оно же тебя не слышит». Он задумается, потребует еще шкалик и начинает отступление. «Пусть хоть в ушах погудит», — говорит. И затихает.

— Странно, — сказала Ханна, просто чтобы что-то сказать. — Мне бы и в голову не пришло, что он разносчик угля. Такой тщедушный…

Господин Зайферт помедлил с ответом. Он чародействовал: из-под прилавка возникли еще две бутылочки. Свинтив пробки, он прокряхтел:

— Ему же лучше. Не надо низко нагибаться…

Он поднял шкалик, как бокал:

— Ваше здоровье! — Ханна оперлась обеими руками о столешницу, непрерывное дрожание беспокоило ее. Господин Зайферт уловил помеху беседе; он подошел к Руди и потряс его за плечо. — Хватит скандалить, за столом дама. — Ханна поспешно взяла бутылочку и глотнула горячительный напиток.

— Ваше здоровье, — поперхнулась она.

— Вот и хорошо, — довольно прокаркал господин Зайферт. — Такой вы мне нравитесь больше. Наконец-то что-то себе позволили!

— Боже ты мой! — ответила Ханна. — Мне же скоро восемьдесят. В этом возрасте претензии исчезают. А водку я почти не пробовала. Муж работал стеклодувом. Он пил пиво. Я любила иногда смочить губы пеной…

— Так я и знал, — вскричал господин Зайферт, — именно пеной. Она-то и досталась вам в жизни. Да что вы смущаетесь перед капелькой горькой! Выпейте хоть раз по-настоящему! Или вы себя для кого-то бережете?

Ханна почувствовала, что краснеет.

— Что вы, господин Зайферт!

Но того уже было не затормозить:

— Пейте! Пейте! За мой счет! Держу пари, вам нравится, вам только признаться страшно. Берите пример с Руди. Он уже давно потерял вкус ко всему. И все-таки пьет и даже дискутирует с правительством.

Ханна могла противопоставить этому словесному извержению только свое первоначальное намерение. Она наклонилась над лотерейным билетом. Но и это не смутило господина Зайферта.

— Вы играете по системе? — спросил он, вытянув шею.

Ханна прикрыла бумагу ладонью. Она не ответила — потому что вряд ли знала, что скрывается под понятием «система», и потому, что вся эта беседа ей уже порядком надоела.

— Значит, не по системе, — с удовлетворением констатировал господин Зайферт. Несколько быстрых привычных движений — и бутылочки исчезли: в лавку вошел клиент. Спровадив его, господин Зайферт не преминул вернуться к теме.

— Только не разочаруйте меня, не надо закрывать глаза и черкать где попало! Милая вы моя! Мы же маленькие люди, и случай дарит нам только неприятные неожиданности. Нужна система. Или вы играете только для забавы? Как эти вертихвостки на прошлой неделе. Впорхнули, хиханьки да хаханьки, билеты уже все разрисованы, а все не готовы. Хватит, говорю, мне еще работать, а сигареты не дам, сколько задом ни вертите. Сдавайте билеты, платите — и в школу! А они все вертятся и хихикают. Ну, думаю, мне эти цыплята голову не заморочат! А та, что первая кончила хихикать, говорит: «Мы играем не по правилам, господин Зайферт, мы только ставим крестики на числа, которыми обозначили мальчишек из 10 «Б». Кто выиграет при розыгрыше, тот выиграет и у нас». — «С ума сошли, — говорю. — А если кому из вас достанется трое? Или четверо? Что тогда?» — «Тем лучше, — отвечают, и снова хи-хи, — что тут невозможного?» Как им ответишь?

Если не мог господин Зайферт, то Ханна и подавно не знала, как ответить. Ей представилось разумным придать беседе более невинный характер. Кто знает, куда она заведет господина Зайферта?

— Но числа, — воскликнул господин Зайферт, — как вы выбираете числа? — Его голос дрожал от возбуждения.

— Я просто сажусь и начинаю вспоминать пережитое, — ответила Ханна несколько отчужденно. — И если припомнится что-то радостное, то я спрашиваю: когда это было? Какого числа? Какой по счету день недели? Или год…